Восемь

Кольцо светилось красноватым светом в прохладе ночи.

— Ты должна, — сухо произнес Шахин. — Если у тебя не хватает духа заклеймить птицу, как у тебя достанет решимости убить человека?

— Убить человека? — переспросила девушка. — Никогда! На лице Шахина появилась улыбка, глаза его засветились странным золотистым огнем. Бедуины правы, подумала Мирей, когда утверждают, что в улыбке есть нечто ужасное.

— Не говори мне, что ты не сможешь убить этого человека. — Голос Шахина стал мягким. — Ты знаешь, о ком я. Его имя ты произносишь во сне каждую ночь. Я чувствую, как от тебя исходит запах мести. Так в пустыне можно по запаху найти воду. Месть — вот что привело тебя сюда, вот что заставляет цепляться за жизнь.

— Нет, — ответила девушка, но внезапно почувствовала, как глаза наливаются слезами, а пальцы сами собой стискивают перстень. — Я пришла сюда, чтобы раскрыть тайну. Ты отлично знаешь об этом. Вместо того чтобы помочь, ты рассказываешь мне какие-то мифы о рыжеволосой женщине, которая умерла тысячи лет…

— Я не говорил, что она умерла, — резко перебил девушку Шахин. На его лице ничего нельзя было прочесть. — Она живет в пении песков пустыни, ее речи — слова древних сказаний. Легенда гласит, что ее гибель тронула сердца богов и они превратили Дайго в живой камень. Восемь тысяч лет она ждала тебя, ибо твоими руками свершится ее возмездие. Ты и твой сын исполните предначертание.

«Я восстану, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют… и пески пустыни восплачут кровавыми слезами… и этот день станет для всего земного днем воздаяния».

Мирей словно услышала вновь слова Летиции и ответ аббатисы: «В шахматах Монглана сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги заговорят».

Она взглянула на пески, бледно-розовые в свете костра, они словно струились под звездным небом. В руке у девушки был раскаленный золотой перстень. Пробормотав соколу что-то ласковое, она сделала глубокий вдох и прижала раскаленный металл к клюву птицы. Сокол дернулся и задрожал, но не сдвинулся с места, пока запах паленой кости не достиг ноздрей птицы. На Мирей накатила дурнота, и девушка бросила перстень на песок. Она принялась гладить птицу по спине и крыльям, ерошить мягкие перышки. На клюве сокола теперь виднелась четкая восьмерка.

Шахин подвинулся к Мирей и положил руку ей на плечо. Она продолжала гладить птицу. Шахин коснулся ее впервые и теперь не отрываясь смотрел ей в глаза.

— Когда женщина пришла к нам из пустыни, — произнес он, — мы назвали ее Дайя. Теперь она живет в горах Тассилин-Адджер, там, куда я веду тебя. Она больше шести метров в высоту и возвышается на долиной Джаббарена на добрых полтора километра. Она выше земных гигантов и правит ими. Мой народ называет ее Белой Королевой.

Шли недели, а путешественники все шли по дюнам, останавливаясь лишь для того, чтобы дать одному из соколов возможность поохотиться. Их добыча была единственной свежей пищей в пути. Верблюжье молоко, сладковато-солоноватое на вкус, было их единственным питьем.

На восемнадцатый день пути верблюд Мирей перевалил через гребень дюны, заскользил вниз по мягкому песку, и тут она впервые увидела то, что жители пустыни называют «зауба'ах». Два песчаных вихря, словно колонны, слепленные из красно-желтого песка в сотни метров высотой, бороздили пустыню. Смерчи были довольно далеко от путешественников. Все, к чему они прикасались на земле, взмывало в воздух, словно конфетти; песок, камни, вырванные с корнем растения мелькали в безумном калейдоскопе. На высоте примерно в девятьсот метров смерчи исчезали в гигантском красном облаке, застившем солнце.

На спине верблюда было установлено легкое сооружение наподобие палатки, которое защищало Мирей от слепящего блеска пустыни. Теперь этот полог натянулся, будто парус в бурю. Только звук хлопающей на ветру ткани и слышала Мирей, когда пустыня вдалеке беззвучно рвалась в клочья.

Но потом к нему присоединился еще один звук — тягучий, низкий гул, от которого кровь стыла в жилах. Он чем-то напоминал звон восточного гонга. Верблюды встали на дыбы, закусив удила, их передние ноги бешено молотили по воздуху, задние скользили по песку.

Шахин слез со своего верблюда и натянул поводья, когда тот попытался лягаться.

— Животные боятся поющих песков, — прокричал охотник Мирей, схватив поводья ее верблюда, чтобы она могла спешиться.

Шахин завязал верблюдам глаза и повел в поводу. Животные неохотно пошли за ним, издавая мерзкие хриплые крики. Он стреножил их на туземный манер, связав передние ноги выше колен, и осторожно потянул за собой, Мирей быстро закрепила поклажу. Горячий ветер ударил им в лицо, голос поющих песков стал громче.

— Они в пятнадцати километрах отсюда! — крикнул Шахин. — Но двигаются очень быстро. Через двадцать, может, тридцать минут они накроют нас.