«Дорогой друг, — писала Н. К. Крупская, — давно уже получили ваше письмо, но у нас сейчас такая полная неопределенность, что неизвестно, что отвечать. Внутренние отношения совершенно ненормальны, работа стоит. Должно состояться Б. Ц., которое примет какое-либо решение. Мы ожидали, что оно состоится гораздо скорее, чем это оказалось на деле. А до тех пор все остается под знаком вопроса… Вопрос о конференции еще не получил никакой санкции. Трудно будет предпринять что-либо: организации страшно разгромлены, на Урале пустое место,
Москва провалилась, в Питере нет людей и т. д. и т. д., и с каждым днем хуже.
…Сюда необходим один заправский агитатор. Известите телеграммой, можно ли выслать деньги на ваш адрес. Напишите немедля, имеется ли еще налицо человек, который может взяться за распределение литературы по югу. Если это толковый и надежный парень, можем его содержать. За последнюю неделю удалось наладить кое-что с транспортом. Кажется, дело пойдет. Парню надо будет получать в определенном городе литературу и развозить ее. О явках, складах и проч. придется позаботиться ему самому. Ответьте немедля. С транспортом медлить больше нельзя. Годна ли старая одесская явка? С парнем свяжите нас непосредственно и установите шифр. Поправилась ли больная? Что это она все хворает? Шлем наш привет вам обоим».
— Да, Ильич и Надя — чудесные люди, — задумчиво проговорил Воровский, отложив письмо. — Сейчас столько дел, а у них находится время, чтобы справиться о твоем здоровье.
Дора Моисеевна взяла письмо и поднесла его к огню.
— Нужно Ильичу сообщить, что сюда писать не стоит, опасно, — добавил Воровский. — Я дам ему адрес редакции. Туда писать менее подозрительно. Писем мы получаем много… — Тут же Воровский рассказал жене, что в редакцию приходят анонимки. Угрожают Фавну. — И кто бы? Бедные евреи. Я стараюсь высмеять черносотенцев, бичую «Союз русского народа», негодую из-за еврейских погромов, а они полагают, что я сам антисемит. Вот ведь какое дело…
На другой день Воровский дал телеграмму В. И. Ленину, что деньги можно выслать на адрес «Одесского обозрения». И в сентябре Вацлав Вацлавович получил из Франции под видом гонорара 250 франков. А в расходной ведомости большевистской редакции «Пролетария» в графе «Помощь местным организациям в России» появилась запись: «В Одессу через Орлов(ского) 250 франков».
Осенью Одесский комитет начал готовиться к общероссийской конференции. Воровский не мог выбраться за границу, хотя Ленин усиленно и звал его.
По заданию ЦК РСДРП и Ленина в ноябре 1908 года Петр Гермогенович Смидович объезжал южные города России, извещая о сроках общероссийской конференции. Это стало известно полиции. Она тщательно за ним следила. Начальник Екатеринославской) охранного отделения доносил в департамент полиции о том, что 7 ноября 1908 года из Харькова в Екатеринослав прибыл член ЦК РСДРП с целью ознакомления с партийными делами в городах Харькове, Екатеринославе, Киеве и Одессе и организации созыва Всероссийской конференции. Взятый под наблюдение под кличкой «Шестнадцатый», он 8 ноября выехал в Киев, а оттуда предполагает выехать в Одессу.
15 ноября 1908 года Петр Смидович приехал в Одессу. Сойдя с поезда, он отправился на дачу, где летом жил Воровский. Не найдя там Вацлава Вацлавовича, он отправился в город на новую квартиру Воровского. Смидович вел себя осторожно, но все же не заметил за собой «хвостов» и спокойно прошел в квартиру Воровских.
Филеры наблюдали за ним. Начальник Одесского охранного отделения доносил, что Шестнадцатый, «возвратясь с дачи, отправился в дом № 28 по Канатной улице в квартиру сотрудника газеты «Одесское обозрение» дворянина Вацлава Вацлавовича Воровского».
После этого в донесениях охранки Воровский стал значиться под кличкой «Газетный».
Вацлав Вацлавович радостно принял Смидовича, кряжистого, среднего роста человека с небольшой бородкой клинышком. Во время беседы Воровский вдруг с тревогой спросил гостя, «очистился» ли он? Смидович пожал плечами и сказал, что принял меры предосторожности. Тогда Воровский спросил: побывал ли он на базаре, где все обычно теряют «хвосты»? Сожалея, что гость не прошел главной «очистки», Воровский попросил жену сходить с Петром Гермогеновичем в парк, проверить, нет ли лишних глаз.
Все было проделано, как просил Вацлав Вацлавович.
— По-моему, ничего подозрительного нет, — ответила Дора Моисеевна. — За домом никто не следит.
Но слежка была. В тот же день филер доносил:
«Смидович вместе с Воровским отправились в дом № 1 по Базарной улице, в квартиру известного полиции своей революционной деятельностью мещанина Исаака Коренблюма, а через полчаса вторично возвратились в квартиру Воровского».
На другой день, 17 ноября, Смидович неоднократно приходил к Воровскому. Затем Смидович отбыл из Одессы.
С этого времени охранка стала вести за Воровским пристальное наблюдение.
Окончив объезд южных городов, Смидович направился в Петербург, но был арестован 21 ноября на вокзале в Москве. Воровский об этом, конечно, ничего не знал.