Ворошиловский стрелок

— Я имею в виду вчерашний взрыв машины, — продолжал полковник, но лицо его пошло красными пятнами гнева, он остро ощутил, что старик своим молчанием выражает полнейшее свое презрение. — Кроме того, был еще один взрыв, когда молодому парню оторвало ногу, это произошло неделей раньше. Вы меня слышите?

Старик включил воду в мойке и принялся ополаскивать чашки, блюдца. Он находил дела очевидные, необходимые, а гостей он попросту не видел.

— Мы вынуждены сделать обыск, — произнес наконец полковник.

Закончив возиться с посудой, старик молча протянул руку, не глядя на Пашутина.

— Не понял? — сказал тот.

— Ордер, — это было первое слово, которое произнес старик.

— Потом, — сказал полковник и кивнул застоявшимся ребятам. — Начинайте. Хозяин не возражает.

Старик подошел к телевизору, включил, сам сел напротив, отвернувшись и от гостей, и от их работы. Не желал он видеть, как шарят по его шкафам, сваливают вещи с антресолей, передвигают чашки на кухне, заглядывают под кровать, под подушку. Он сидел на табуретке, уставившись в экран — прямой, неподвижный, презирающий все, что происходило за его спиной.

— Вы бы посмотрели, Иван Федорович, — не выдержал Пашутин. — Чтобы потом не было нареканий, вдруг что-то пропадет…

Ни одна жилка не дрогнула в старике. Телевизор у него был маленький, но хороший, японский, видимо, сын привез из каких-то дальних стран. А на экране в это время происходило нечто такое, что и полковник, не выдержав, подошел посмотреть. Показывали какую-то торжественную международную встречу, роскошные машины, чинных гостей, знамена, оркестры. И вдруг на экране возник президент. С искаженным лицом, пошатываясь и расталкивая недоумевающих гостей, он вломился в оркестр, начал дирижировать, бестолково размахивая руками, потом вырвал у ударника палочки и принялся беспорядочно колотить по барабанам. Камера сделала наезд, и на весь экран показалась красная, торжествующая физиономия президента. В каком-то пьяном азарте он колотил палками по чему попало, не обращая внимания на оцепеневшую от такого зрелища публику. А громадный седой детина с тяжелым лицом и заплывшими глазками продолжал куражиться, тяжело поворачиваясь среди оркестрантов и расталкивая их своим задом…

— Да, — с досадой проговорил Пашутин. — Это называется приехали.

Старик не ответил.

Кадры сменились на другие, и теперь торжественный и неестественно распрямленный президент с польщенной ухмылочкой шел рядом с английской королевой. И та тоже была явно польщена столь высоким приемом, столь значительным сопровождающим.

Пашутин не вмешивался в работу парней, зная, что подсказывать им не нужно, они все знают сами. Помаявшись у телевизора за спиной старика, он прошел на кухню, осмотрелся, заглянул в подвесные шкафчики. Потом внимание его привлек настенный отрывной календарь. Он механически пролистнул несколько страничек, и на одной из них мелькнуло что-то постороннее, нарушившее серое мельтешенье. Полковник просмотрел листочки внимательнее и от неожиданности вздрогнул — будущая среда, та, которая должна была наступить почти через неделю, оказалась помеченной большим черным крестом. Пашутин некоторое время смотрел на крест, потом вырвал его из календаря и подошел к старику.

— Что это? — спросил полковник, показывая старику листок календаря.

Тот даже не повернул головы.

— Я у тебя спрашиваю! Что это?! — заорал Пашутин.

Старик молча поднялся, подошел к телефону, набрал короткий номер.

— Милиция? В доме грабители… Быстро… Садовая, двадцать семь, семнадцать…

Подскочивший полковник вырвал у старика трубку и с силой вдавил ее в рычаги.

— Ты что себе позволяешь? — прорычал он.

— Я? — второй раз нарушил молчание старик.

— Что это? — снова спросил полковник, показывая старику листок из отрывного календаря.

— Крест.

— И что он означает?

— Крест, — старик пожал плечами.

Ребята, слышавшие звонок, который сделал старик, остановились в дверях.

— По ком крест?

— Сам знаешь.

— Смотри, Иван Федорович, не промахнись!

— Не промахнусь.

— Я сказал не в прямом смысле.

— А я — в прямом. — Старик поднялся с табуретки, подошел к входной двери и, распахнув ее на площадку, вдруг неожиданно для самого себя заорал, насколько хватило дыхания: — Вон!

Самолюбие не позволило полковнику быстро и легко выполнить этот стариковский приказ, хотя он понимал — надо уходить, и побыстрее. Если приедет милиция, неизбежны объяснения, хождения по начальству, а этого ему не хотелось, это опять обернулось бы большими затратами. Да, придется опять улаживать, унижаться и в конце концов платить.

— Что у вас? — спросил он ребят.

— Ничего.

— Хорошо смотрели?

— Обижаешь, начальник, — осклабился один из них.

— Тогда уходим. Вы идите вперед, я следом. Меня не ждите. Все. Спасибо.

Когда оперативники вышли, полковник закрыл за ними дверь и повернулся к старику.

— А теперь послушай меня, народный мститель… Если с моим Вадимом что-то случится… Если с ним хоть что-нибудь случится, то знаешь…

— Уже, — обронил старик.

— Что?! Что ты сказал?!

— Уже случилось, — повторил старик тихим спокойным голосом, исподлобья глядя на полковника.