Ворошиловград

Когда это было? 90-й, кажется. Да, 90-й. Лето. Домашняя победа над Ворошиловградом. Гол Травмированного на последних минутах. Лучшая его игра, наверное. Ресторан «Украина», возле парка, напротив пожарной станции. Какое-то, уже вечернее, празднование победы, рэкетиры и наши игроки, какие-то женщины в нарядных платьях, мужчины в белых сорочках и спортивных костюмах, официанты, кооператоры, мы, молодые, сидим за одним столом с бандитами; горячие волны алкоголя прокатываются в голове, так, будто ты забегаешь в ночное море, тебя накрывает черной сладко-горькой волной, и уже на берег ты выбегаешь повзрослевшим. Ящики с водкой, бескрайний стол, за которым вмещаются все, кого ты знаешь, шумная паршивая музыка, за окнами синие влажные сумерки, мокрые от дождя деревья, голоса, сливающиеся и напоминающие о дожде, разговоры мужчин и женщин, ощущение какой-то пропасти, которая начинается где-то рядом, откуда дуют горячие невыносимые сквозняки, захватывающие дух и расширяющие зрачки, подкожное ощущение тех невидимых жил, по которым перетекает кровь этого мира, – и вдруг, посреди всего этого золотого мерцания, взрывается стекло, и воздух рассыпается на миллионы хрустальных осколков – кто-то из ворошиловградских выследил наше празднование и запустил кирпичом в ресторанное стекло, которое тут же рассыпалось, и синяя ночь ввалилась в зал, отрезвляя головы и остужая кровь. И тут же, после короткой тишины, – общее движение, злоба в голосах, отвага, рвущаяся из каждого, шумное выскакивание на улицу через дверь и разбитое стекло, грохот башмаков по мокрому асфальту, белые сорочки, прыгающие в сиреневую ночь и светящиеся оттуда, женские фигуры у окна, напряженно вглядывающиеся в темноту. Рэкетиры и кооператоры, футболисты и шпана из нового района – все рассыпаются в темноте и прочесывают пустыри, начинающиеся за парком, загоняя невидимую жертву в сторону реки, не давая ей ускользнуть, странная гонка, полная азарта и радости, никто не хочет отставать, каждый пристально всматривается в черноту лета, пригибается к земле, пытаясь разглядеть врага, за рекой горят далекие электрические огни, будто в траве прячутся желто-зеленые солнца, которые мы хотим изгнать, чтобы рассеять вокруг себя тьму, которая густеет, как кровь, и обогревается нашим дыханием, как двигателями внутреннего сгорания.

4

В ту ночь он спал глубоко и спокойно, будто кто-то перегонял сквозь него сны. Они прокатывались через него, как вагоны с мануфактурой по узловой станции, и он просматривал их все, как начальник станции, от чего вид у него был сосредоточенный и ответственный. Спал он на улице, на своей любимой катапульте, где вчера, на ночь, выпил принесенные мной витамины. Я притащил из вагончика старую шинель и накрыл его, но ночью все равно пару раз просыпался и ходил проверить, все ли с ним в порядке. У ног его спали дворняги, забредшие с трассы. Ветер гонял по ночной площадке бумажные пакеты. На плечо ему садились птицы, а в открытые ладони заползали муравьи, слизывая с кожи красные витаминные пятна. Ночью в северном направлении исчезли последние облака, по небу рассыпались созвездия, и погода снова напомнила о начале июня. Июнь в этих местах пробегал быстро и насыщенно – стебли наполнялись горьковатым соком и листья делались шероховатыми, как кожа на морозе. С каждым днем становилось все больше пыли и песка, которые попадали в ботинки и складки одежды, скрипели на зубах и сыпались из волос. В июне воздух прогревался, как военные палатки, и начиналась теплая пора разомлевших мужчин на улицах и шумных детей в водоемах. Уже утром стало понятно, что готовиться нужно к жаркому лету, которое продлится бесконечно и выжжет все, что попадется под руку, включая кожу и волосы. И даже летние дожди никого не спасут.

Просыпался Коча долго и чувствовал себя с утра опечаленным, как в детстве, когда приходилось вставать вместе с родителями, которые спешили на работу и заставляли собираться в школу. Проснувшись, ходил вокруг гаража, кормил собак черным хлебом, задумчиво осматривал долину, наконец пошел будить меня. Усевшись на соседний диванчик, долго рассказывал какие-то несвязные истории о своей бывшей жене, доставал фотокарточки, нашел где-то под диваном дембельский альбом, обтянутый шинельным сукном, совал его мне. Я лениво отбивался, пытаясь снова заснуть, но после дембельского альбома сделать это было не так-то просто. Наконец поднялся и, завернувшись в колючее больничное одеяло, стал слушать. Коча рассказывал о любви, о том, как встречался со своей будущей женой, о сексе на переднем сиденье старой волги. Почему не на заднем? – переспросил я его, – все же делают это на заднем; дружище, – объяснил Коча, – в старых волгах переднее сиденье – сплошное, как и заднее, поэтому нет никакой разницы, где этим заниматься, ясно? Ясно, – ответил я ему, – нет никакой разницы. И Коча благодарно кивал головой – правильно, дружище, ты все верно сечешь, – и с этим пошел варить чифир.

Спустя какое-то время с заправки просигналила первая машина. Коча раздраженно нацепил очки и поспешил на выход.