Ворошенный жар

Вот при каких обстоятельствах история выявляет его из глуби веков. Осада! И в сметающем все потоке времени – стоп! загвоздка! Любознательность истории расшевелена и дает нам знать о существовании города!

И сейчас этот город, захваченный немцами и осажденный нашими войсками, – он на виду. И внимание истории, надо думать, не обойдет его. Вот ведь какой ценой оно дается.

* * *

Разведчики вернулись. Взять «языка» не удалось. Натолкнулись на боевое охранение, ввязались в бой. Но немцы скрылись по ходам сообщений, унося своего убитого или раненого. Остался на месте происшествия бумажник. В нем ничего существенного, нет даже солдатской книжки. Только вырезки из газет о награждениях, видимо, знакомых или сослуживцев владельца бумажника. И траурное извещение. Перевожу:

«В гордой преисполненности долгом, воодушевленный на подвиг во имя фюрера и будущего Великой Германии, пал во главе взвода и тем самым отдал самое большее, что мог, свою юную, цветущую жизнь, наш дорогой, незабвенный сын, сердечный брат, внук, племянник, двоюродный брат и добрый товарищ

Генрих Шеперс

СС-обершарфюрер»

Перечислены его награды, приведены даты: 28.12.21–13.3.42. И в зарифмованных строках:

Кто смерть нашел в борьбе святой,
Покоится в земле чужой,
Как в отеческой.

Ниже подписи: «Родители: Генрих Шеперс и супруга Эдит, урожд. Гердт; сестры и братья: Софи, Ханни, Ганс и Карин, его любимая подруга Гедвиг Клауз и все родственники. Обригхофен, Адольф-Гитлерштрассе, 22 / 2».

На обороте этого траурного извещения напечатана статья «Назад к неандертальцу?»:

«Итак: “Опростимся, приблизимся к естественной жизни”. Этот призыв, высказанный недавно одним читателем, вызывает возражение другого. И он пишет о том, как пагубно скажется распространение в народе этих мнимоположительных идей, ратующих за возврат к примитивному образу жизни. В качестве примера он приводит одного своего знакомого. Тот недавно прочел в <…> (в одном уважаемом еженедельнике, название опустим) о том, будто после войны мы будем переучиваться жить, будто мы вынуждены будем вернуться назад к керосиновой лампе, отказаться от газа и электричества, от клозета с водяной промывкой. “Я не уверен, так ли это, – пишет наш читатель”, – и готов поверить вашим разъяснениям. Но этот человек произнес, к моему глубокому сожалению, следующее: – “Мы идем навстречу очень мрачным временам. Для чего же победа, если принесет такие плоды?”

Ну что ж. Упомянутый еженедельник мог бы в самом деле напечатать что-нибудь более достойное, если из его статьи можно извлечь подобные выводы. Однако, слава богу, ни слова нет в том правды. Никому не придет в голову с завтрашнего дня вменять германцу образ жизни наших предков, лишенный цивилизационных и культурных достижений. Мы не станем разрушать наши электростанции и не станем валить мачты высокого напряжения. Мы станем изготовлять из нефти и бурого угля не керосин для чадных коптилок, а бензин для “фольксвагена”. Господин – распространитель вычитанного – должен был бы суметь насколько только возможно выявить между строк насущное различие между представлениями о Жизни-Бытии и потребностями текущего момен…»

На этом обрывается статья – большего не вместила площадь вырезанного траурного извещения, на обороте которого она напечатана…

* * *

Под окном прошел младший сержант, ведя за руку махонькую здешнюю девочку. Объяснял, наклонившись к ней, едва ли способной охватить это:

– Обувь бывает трех видов: кожаная, матерчатая и валяная.

И было наглядно насчет человеческой потребности делиться, доносить свой опыт. Отсюда, наверное, и педагогические, и писательские склонности в человеке.

* * *

Районная газета. Шапка: «Сев – тот же фронт».

Решение исполкома райсовета от 8 мая 1942 года:

Обязать всех председателей с / совета:

а) строго контролировать установленный бригадами график сева, с тем чтобы в ближайшие три дня закончить сев яровых зерновых и до 15. V закончить посадку картофеля и посев овощей;

б) установить строгий контроль за нормами выработки…

в) строго контролировать установленный распорядок рабочего дня в колхозах, выход на работу в 5 ч. утра до 8 ч. вечера с перерывом на обед не более одного часа.

* * *

– Иногда я выпью, если поднесут. Но я за себя отвечаю, я за рулем сижу.

– Это пороховой погреб, имей в виду.

– Это пороховой погреб, за который я отвечаю, что он не взрывается и не взорвется.

* * *

Кончились весенние напасти: эти вскрывшиеся ручьи, через которые по перекинутым слегам балансируешь не всегда успешно; разбухшие валенки, «большая вода» поднявшихся болот, затопляющая траншеи и блиндажи. «Дороги стали». И ни хлеба, ни сухарей. Голодные люди. И как-то по-особому горестное – изголодавшиеся бессловесные лошади. Кавалерийские лошадки. Они шли на лечение. Но перед канавой останавливались, чуть пятились, не имея сил переступить ее, и ложились умирать в дорожной жиже. (Это я видела 16 апреля 1942 года.)

* * *

18 мая 1942 г.