Воронцов

Любезный Алексей Петрович, пишу к тебе с добрым Клавдием и пишу мало, потому что его приезд лучше всякого письма и потому, что я не в силах писать много; ибо кроме обыкновенных недуг я теперь замучен пропастью дел со всех сторон и приготовлением к сдаче генералу Реаду. Он мало по малу входит в дела и принимается за оные дельно и с рассудком. Я надеюсь сдать все официально к 1-му марта, а 4-го пуститься в дорогу. Какова бы ни была дорога, она все будет мне отдыхом по мере удаления от бумаг, докладов и убийственных подробностей всякого рода. Я посылаю к тебе при этом взгляд на прошедшую кампанию и точное описание всего, что у нас было. Ежели бы проклятые англичане и французы не вмешались так бессовестно и с такою злостию в наши дела с турками, то султан конечно бы помирился; а в случае его упрямства он бы был наказан сильно в будущую кампанию, как на сухом пути, так и на море. Но с вмешательством западных держав дело гораздо труднее, потому особливо, что наш правый фланг, т. е. Мингрелия, Грузия и вся береговая линия, будут в большой опасности, и что, может быть, нужно будет ослабить главный действующий отряд, которому поручено сначала взять Каре, Ардаган и Баязет, для сопротивления десанту сильному в Мингрелии и Абхазии. Надо надеяться на Бога; войска у нас славные, дух везде отличный, а турки после сильного наказания в прошлом году будут морально и в материальном отношении слабее прежнего. Можешь себе вообразить, как мне больно и печально оставить корпус и край в такую минуту; но я так истощен в силах, что служить теперь мне невозможно: я бы только погиб без всякой пользы и скоро бы был в таком же положении, как теперь находится князь Аргутинский. На прошедшей неделе я почти ждал нервического удара; может быть, удаление от работы меня хоть на время поправит. Мы поедем от Ставрополя не по Кубани и Крыму, где бы я не мог избавиться опять от многих дел, просьб и докладов, но на Ростов, Мариуполь, Херсон и оттуда прямо в Мошны; из Мошен же, как скоро будет можно, поедем за границу через Лемберг, Краков, Дрезден и оттуда в Карлсбад, ежели главные немецкие медики не посоветуют, после рассмотрения моего положения, вместо Карлсбада другие воды.

Клавдий тебе расскажет о своем путешествии в Тегеран и затем он теперь отправлен в Петербург. Персияне теперь сожалеют, что не покончили с нами условие по прежнему и хотели бы опять к оному возвратиться. На них считать нельзя, особливо при сильном действии на них англичан. Да и большего содействия нам от них ожидать нельзя; но мы должны желать и надеяться, чтобы по крайней мере они не соединились с нашими неприятелями и не пошли бы против нас.

О себе тебе расскажет сам Клавдий. Я просил Реада, когда он воротится из Петербурга, прислать его хотя на короткое время ко мне, где бы я ни был и, разумеется, ежели он сам того пожелает, и он все-таки может успеть участвовать в делах у князя Бебутова, который его очень любит и будет ему очень рад.

P. S. Разумеется, что все, что я пишу в этом письме, кроме о моем здоровье и все, что тебе скажет Клавдий насчет персидских дел, есть секрет. Описание же действия прошедшего года, сделай милость, покажи кому угодно и кто этим интересуется. М. В.

52

Карлсбад, 30 июля 1854 г.

Любезный Алексей Петрович, пользуюсь отъездом сына твоего Виктора, чтобы написать тебе хотя несколько слов в добавок к тому, что он тебе скажет о моем лечении и пребывании здесь. Я кончил воды карлсбадские вчера, и мы теперь собираемся ехать через Дрезден в Шлангенбад, где я должен три недели купаться. Здешние воды некоторым образом мне будут полезны, ибо по крайней мере остановят зло в печени и не дадут ему сделаться хуже; но что касается до сил и до возможности серьезно чем-нибудь заниматься, я не чувствую почти разницы и полагаю, что надежды в этом мало. Докторa все советуют быть в совершенном покое, лечиться опять в будущем году и даже остаться на зиму где-нибудь в Германии; на это последнее ни в каком случае я не соглашусь и непременно возвращусь на зиму в Россию. Впрочем да будет воля Божия — на все надо покориться. О делах тебе не пишу; газеты ты получаешь, а я их не читаю. Прощай, любезный друг; я очень рад, что добрый твой Клавдий со мною. Жена моя тебе усердно кланяется, обнимаю тебя душевно и остаюсь навсегда весь твой М. Воронцов.

53

Дрезден, 6(18) ноября 1854 г.