Все туристы разбрелись по городу, а из автобуса еще только выходил пожилой мужчина. Он спустился по ступенькам, вдохнув свежий воздух французской земли, и первым, что он увидел, было дерево. В его сознании вспышкой взорвались воспоминания об этом месте. Окинув дерево равнодушным взглядом, буквально не замечая его, старик пошел в другую от всех сторону, куда-то за город. Местность за городом еще хранила свежесть от недавно скошенной травы. Краем глаза старик видел Гюнтера Байера, который изо всех сил бежал через поля, к соседнему городу. Решительной походкой старик направился от площади к обширным полям; в ту же сторону побежали и ребята, услышавшие об оставшихся окопах.
«Мама» — это слово всегда отдавалось голосом в мыслях. Куда бы он ни отправился, в его голове, где-то глубоко постоянно слышалось слово «мама». Словно кинопленка, его память запечатлела лишь редкие кадры молодости и этих мест, много-много лет назад. Он забыл очень многое, но память его сохранила слово «мама», и голос, голос из прошлого, который произнес это. Словно само сердце звало его сюда, и перед ним предстало поле. Даже спустя годы оно было истерзанным и кровоточащим — раны прошлого не затянулись и по сей день.
Его руки были изрезаны морщинами, редкие седые волосы развивались на ветру, а он все шел, держа в голове только одно слово, и с каждым шагом оно становилось все громче, пока он не дошел до места, возвращение в которое было для него долгом, как и полвека назад. Старик, идущий навстречу своей юности, своим прошлым страхам, пришел туда, где он был «рожден». Его глазам предстало непередаваемой красоты Поле — огромное и переменчивое, от зеленой и ровной поверхности лугов до неравномерных бугров. Для него это поле всегда было и будет живым, и ему всегда будет казаться, что оно плачет и изнемогает от полученных ран. Время от времени здесь можно было увидеть пожилых людей, бродивших в одиночестве, склонявшихся над могилами своих бывших сослуживцев, но с каждым годом их становилось все меньше и меньше.
Минуту спустя он увидел длинную извилистую траншею, заросшую травой и оплывшую за долгое время. Змейкой траншея уходила куда-то в дальнюю лесополосу, а рядом с этой земляной змейкой, в десятках метрах вокруг всё поле было изуродовано кратерами, которые оставила здесь далекая война. Нынче война, прокатившаяся здесь, отзывалась только приглушенным эхом далеких сражений, звук которых остался лишь в памяти когда-то сражавшихся тут солдат.
Спустившись, он решительными шагами прошел по траншее, сел на пологий скат и стал смотреть через разрыв густой листвы в сторону Соммы. События, произошедшие здесь шестьдесят два года назад, постепенно возвращались в его память. Где-то за углом поросшего травой поворота послышались приглушенные голоса: «Хей, карл, как ты думаешь, сегодня англичане пойдут в наступление?», с другого конца слышалось: «Я не хочу умирать, боже, пощадите», третий голос добавил: «У тебя еще вся жизнь впереди, чтобы закопать сделанные тобой воронки», и опять он услышал это слово — «мама». Это была страшная реальность прошлого, он не видел ее много лет, не хотел возвращаться в нее, но постепенно она стала заполнять его сознание, память возвращалась. Он прошел немного по траншее, держась одной рукой за траву, покрывавшую скат и бруствер, и остановился возле небольшого выступа из окопа, где когда-то располагалась позиция для пулемета. В сотне метрах от него работали строители: они сносили какой-то заборчик в близлежащем селении, возле потрепанного серого домика на краю поселка. Домик был огорожен лентой, а бегающие туда-сюда работники раздавали последние команды о сносе этого дома. Старику был хорошо знакомо это здание, которое он видел на этом же месте много лет назад. Глядя на строителей, он видел их улыбки, молодость, радость в глазах, в душе желая им никогда не видеть того, что произошло здесь десятилетиями ранее. С другой стороны послышалось чирикание птичек. Солнце в это утро светило ярко, озаряя сотни гектаров земли. Его внимание отвлек отбойный молоток, работавший в поселке, напоминавший своим звуком пулеметную очередь и постепенно превращающий это зеленое, освещенное, живописное поле в грязное, дождливое месиво.
Стена времени истончалась, и, смотря через бруствер, старик переносился в прошлое, год за годом, и словно ощущал всем телом, как оно молодеет. Шелковая рубашка стала превращаться в грязную солдатскую форму, швы на которой начинали расползаться. Седая голова словно обновлялась темными, каштановыми волосами, специально побритыми для окопной войны. Голову покрыла новенькая каска модели M16, которую выдали на складе. Лицо, лицо менялось, и он словно возвращался сюда, словно что-то силой его затаскивало в это прошлое, а он всячески сопротивлялся, впиваясь пальцами в поросший травой скат окопа.
1965.
1945.
1918.
Травянистая поверхность сменилась грязным месивом, а заросший окоп стал углубляться в землю и принимать свои изначальные формы. Дно траншеи покрылось досками, а тишина, живущая здесь уже многие годы, начала нарушаться криками.