Вороний парламент

Пока она одевалась, он развязывал узлы на лоскутах от рубашки Паскини, которую разорвала Стелла. Ткань присохла к ране, поэтому он разделся и пошел в душ, откуда вернулся через пять минут со снятыми повязками, но рана снова кровоточила. Ближе к локтю она немного затянулась и по форме напоминала криво улыбающиеся узкие губы.

– Ну как? – спросила Рейчел.

– Болит, но не очень.

Рейчел обработала рану антисептиком и перевязала ее, стараясь стянуть руку, но не слишком туго. Он неподвижно стоял, послушный, как объезженный жеребец.

– Этого недостаточно, – заметила она.

– Придется обойтись твоей помощью.

Она оторвала бинт и завязала его.

– Что ты собираешься делать?

Увиденный им накануне сон не давал ему покоя. Отчетливые цветные картины стояли перед глазами, а шум голосов по-прежнему звучал в ушах. Он видел, как неторопливо рыскала в поисках жертвы стрела, и слышал свист ветра в ее хвостовом оперении. Он видел змею, извивающуюся в воздухе, и ее ядовитый зуб, острый, как стальной шип, прокусывающий человеческую плоть. Он мучился над разгадкой того, что могла значить эта вереница образов: Мартин Лютер Кинг, Кеннеди, мрачный молодой человек, работающий в саду, и Пола, пытающаяся скрыться в толпе после очередного покушения.

Рейчел повторила свой вопрос.

– Ведь теперь они возьмут под наблюдение и Чейни-Уок, и Хэмпстед.

Герни не прочь был узнать, какую версию разрабатывала полиция, возможно, версию разборки между преступными группировками. Если Коул до сих пор оставалась на Уиндмил-Хилл, то полицейских и близко не подпустят к этому дому, а прессу постараются нейтрализовать. Перестрелка в восточном Лондоне, четверо убитых в Челси. Достаточно одного любопытного прохожего или ревностного блюстителя порядка, чтобы об этом узнал весь город. Он посмотрел на часы и включил телевизор.

– Если я хочу выманить их, – заключил он, – то надо отправляться в Хэмпстед. Ты права. Они могут выставить полицейские патрули на Чейни-Уок и близлежащих улицах, а вот к Коул они приблизиться не могут, рискуя засветить ее.

– Ты думаешь, она до сих пор там?

– Возможно, нет. Скорее всего, нет. Это зависит от того, насколько хорошо они организованы. У них могут быть и другие явки, они могут поселить ее в гостинице, но это опаснее.

– Почему?

– Мы ведь однажды видели ее, хотя я уверен, что она не имела права отлучаться одна.

– Я ничего не понимаю. – Рейчел задумалась. – А ты, я вижу, не намерен ничего рассказывать мне. До сих пор я закрывала глаза на то, что ты из всего делаешь тайну. Согласна, я заслужила это. Может быть, ты прав, что не хочешь брать меня с собой. Ты имеешь право не доверять мне. Но я прошу тебя, не пудри мне мозги.

Герни молчал.

– Саймон! – окликнула его Рейчел. – Ты слышишь меня?

Он жестом показал ей, чтобы она успокоилась. Его глаза были прикованы к экрану телевизора, по которому выступал человек. Герни видел также голову корреспондента, который, довольно кивая, выслушивал ответ на свой последний вопрос. Фоном им служило изображение дерева, с ветвей которого слетает птица.

Говорил Клайв Хоулман:

«...И завтра в Гайд-парке мы станем свидетелями грандиозной демонстрации неприятия и недовольства, с какими большинство простых граждан нашей страны относятся к ядерной политике правительства. Представители различных слоев общества, всех политических партий, люди различных убеждений соберутся там, чтобы заявить правительству решительное „нет“. Нам не нужно этого оружия. Нам не нужны американские военные базы. Нам нужна новая политика. Больше всего мы нуждаемся в спокойном мире без войн».

Режиссер переключился на студию, и диктор последних новостей сообщил:

«На завтрашнем митинге, по предварительной оценке, соберется более полумиллиона человек, что вызывает беспокойство у правительства и полиции. Министр внутренних дел предупредил о возможных нарушениях общественного порядка...»

Герни внимательно дослушал новости, затем выключил телевизор и какое-то время стоял, не отрывая глаз от темного экрана. Он мысленно, по частям, воссоздавал черты лица человека, которого видел во сне, – подбородок, нос, скулы, – и сопоставлял их с лицом Хоулмана на фоне символизирующего мир дерева, как будто нарисованного ребенком, и летящего голубя, белый силуэт которого выделялся на темном небе.

Дерево и птица запечатлелись в мозгу Полы, словно кто-то выжег их в нем. Они были доминантными в ее сознании, когда она стояла среди толпы, наблюдая за человеком, подошедшим к микрофону, и готовилась к предстоящему покушению.

Рейчел пришла в замешательство.

– Это же Хоулман! Так его зовут? – воскликнула она, вспоминая телепередачу, виденную в пабе на Портобелло-роуд, и улыбающееся лицо Джорджа Бакройда, поднимающего стакан с виски.

Наконец Герни сел.

– Теперь я знаю, что должно произойти, – сказал он, – но не знаю, как.

* * *