Воронята

Персефона пробормотала:

— Подобное всегда возможно, — а потом добавила. — А может, я испеку пирог.

Блу с тревогой поглядела на Персефону. Процесс приготовления пирога был длителен и очень ею любим, и Персефоне не нравилось, когда её отвлекали от этого занятия. Она бы не затеяла пирог, если бы считала, что Гэнси действительно появиться.

Мора также проследила глазами за Персефоной, прежде чем та, извлекла из холодильника пакет с желтой мякотью тыквы и пачку масла. Теперь Блу знала наверняка, как будет проистекать дальнейший день. Персефона испечет что-нибудь на сладкое. Мора сотворит что-нибудь с маслом. В конце концов, Кайла оторвется от чтения и появиться на кухне для того, чтобы изобразить чего-нибудь из колбасы или бекона. Так проистекали все вечера в этом доме, если не было ничего запланированного заранее.

Блу не думала, что Мора записала Гэнси на завтра после обеда вместо сегодня. Она думала, что Гэнси смотрел на часы на приборной панели своего Мерседес-Бенц или Астон Мартина и решил, что толкование мешало его скалолазанию или ракетболу. И затем он забил на это, точно так же, как Адам забил на ее телефон. Она не могла быть действительно удивлена. Они сделали именно то, чего она ожидала от воронят.

И когда Блу уже была готова рассердиться и подняться наверх со своим дурным настроением и приступить к домашней работе, Орла завопила из Телефонной комнаты, ее бессловесный крик в конечном итоге распался на слова:

— Напротив дома появился Камаро 1973 года. Он прямо в цвет моих ногтей.

Последний раз, когда Блу видела ногти Орлы на них был нанесен сложный пейсли[23]-узор. Она не знала наверняка, как выглядел Камаро 1973 года, но если он был раскрашен в пейсли, это должно быть выглядело потрясающе. Она была так же уверена, что Орла должно быть зависает на телефоне, иначе она бы уже торчала здесь и строила глазки.

— Что ж, поглядим, — сказала Мора, бросив тыкву в раковину.

На кухне нарисовалась Кайла, обменявшись проницательным взглядом с Персефоной.

У Блу душа ушла в пятки.

Гэнси. Вот и все.

Прозвенел дверной звонок.

— Готова? — спросила Кайла.

Гэнси — это парень, которого она либо убьет, либо полюбит. Или и то, и другое. К такому невозможно быть готовой. Только было так: Мора открыла дверь.

За дверью оказались трое парней, освещенные вечерним солнцем, как Нив много недель назад. Три комплекта плечей: одни широкие, другие изящные, третьи жилистые.

— Простите, я опоздал, — сказал парень впереди с широкими плечами. Запах мяты окутал все вокруг него, точно так, как было в церковном дворе. — Это будет проблемой?

Блу узнала этот голос.

Она дотянулась до перил лестницы, чтобы удержать равновесие, пока Президентский Мобильник вошел в гостиную.

О, нет. Только не он. Всё это время Блу гадала, как же Гэнси умрет, а оказалось, что она сама лично собирается его задушить. В Нино, рёв музыки заглушил нюансы его голоса, а запах чеснока аромат мяты.

Но теперь она сложила два и два, все казалось очевидным.

В их коридоре, он выглядел чуть менее по-президентски, но только потому, что из-за жары ему пришлось засучить рукава (а вышло это у него как попало) своей рубашки на пуговицах и снять свой галстук. Его запыленные каштановые волосы тоже были спутаны, так, как это удавалось проделать только зною в Вирджинии. Но стража всё еще не теряла бдительности, и была она достаточно большой, чтобы выбить грабителей, и потому он все еще святился такой своей лощеной красотой. Это свечение означало, что не только он никогда не бедствовал, но и его отец, и отец его отца, но и отец отца его отца. Она не могла сказать, был ли он на самом деле потрясающе красив или просто невероятно богат. Возможно, в этом случае можно поставить знак равенства.

Гэнси. Это был Гэнси.

А это значит, что журнал принадлежит ему.

Это значит, что Адам принадлежит ему.

— Что ж, — сказала Мора. Было ясно, что ее любопытство переписало все правила. — Еще не слишком поздно. Проходите в гадальную. Могу я узнать ваши имена?

Потому как Президентский Мобильник притащил за собой большую часть своего отряда из Нино, всех, за исключением скользкого паренька. Когда они все вошли, в прихожей стало не протолкнуться, так или иначе, этим троим, таким громким и мужественным было так комфортно друг с другом, что они не позволяли всем остальным чувствовать то же самое в их присутствии. Они словно стайка лоснящихся и холеных животных, с этими их дорогими часами и обувью и не менее дорогой школьной формой. Даже татушка язвительного парня, высовывающаяся над воротником, была оружием, которое каким-то образом резал Блу.

— Гэнси, — снова сказал Президентский мобильник, указывая на себя. — Адам. Ронан. Где нам расположиться? Там?

Он указал в направлении гадальной комнаты, ровной ладонью, будто он направлял движение.

— Да, там, — согласилась Мора. — Это, кстати, моя дочь. Она будет присутствовать на гадании, если вы не против.

Глаза Гэнси нашли Блу. Он вежливо улыбался, но теперь его лицо застыло в полуулыбке.

— Привет снова, — произнес он. — Неловко.