Воронята

Ганси всегда казалось, что его два – тот Ганси, который всё контролировал и мог разрулить любую ситуацию, поговорить с кем угодно, и другой, более хрупкий, измотанный, сомневающийся, до неловкости искренний, движимый наивным желанием.

Второй Ганси теперь овладевал им изнутри сильнее прежнего, и ему это не нравилось.

Он набрал код замка (день рождения Хелен) и вошел. Гараж, огромный как дом, представлял собой мощное каменное строение со сводчатыми потолками. Конюшня на несколько тысяч лошадей, скрытых под капотами.

Как и Дик Ганси Третий, Дик Ганси Второй обожал старые автомобили; но, в отличие от Дика Ганси Третьего, все машины Дика Ганси Второго были доведены до элегантного совершенства командой спецов-реставраторов, которые знали, что такое «рашпер» и «Баррет-Джексон». Большинство машин привозили из Европы; у многих был правосторонний руль или инструкция на иностранном языке.

А главное, все отцовские машины чем-то славились.

Они принадлежали звездам, или участвовали в съемках, ну или имели отношение к какому-нибудь историческому лицу.

Ганси выбрал «Пежо» цвета ванильного мороженого, на которой, возможно, ездил Линдберг, Гитлер или Мэрилин Монро. Откинувшись на спинку и поставив ноги на педали, Ганси перебрал визитки в бумажнике и наконец позвонил школьному консультанту, мистеру Пинтеру. Слушая гудки, он вызвал в себе того Ганси, у которого всё было под контролем – и который, как он знал, всегда таился внутри.

– Мистер Пинтер? Прошу прощения, что звоню в нерабочее время.

Он вновь перебрал стопку визиток и кредитных карточек. Внутренность машины во многом напоминала ему мамин миксер. Коробка скоростей в состоянии покоя выглядела так, как будто вполне могла приготовить сносную меренгу.

– Это Ричард Ганси.

– Мистер Ганси, – сказал Пинтер.

Он долго это выговаривал, и Ганси живо представил, как он пытается соотнести фамилию с лицом. Пинтер был опрятный, целеустремленный человек, которого Ганси называл «глубоко традиционным», а Ронан удостоил прозвища «поучительная история».

– Я звоню по поводу Ронана Линча.

– А.

Пинтеру не понадобилось ни секунды, чтобы соотнести эту фамилию с конкретным лицом.

– Вы знаете, я не могу обсуждать подробности неминуемого исключения мистера Линча…

– При всем уважении, мистер Пинтер, – перебил Ганси, прекрасно понимая, что никакого уважения не выказывает, – я сомневаюсь, что ситуация известна вам целиком.

Почесывая затылок кредиткой, он объяснил, какое хрупкое у Ронана эмоциональное состояние. Ганси рассказал про его мучительные бессонницы, про духоподъемные радости жизни на Монмутской фабрике, про шаги, которые они сделали, с тех пор как Ронан поселился вместе с ним. Он закончил предположением касательно того, каких успехов, по его мнению, добьется Ронан Линч, как только найдет способ заживить кровоточащую дыру в своем сердце – дыру размером с Ниалла Линча.

– Я не вполне убежден, что будущие успехи мистера Линча – из тех, основа для которых закладывается в Агленби, – сказал Пинтер.

– Мистер Пинтер, – запротестовал Ганси, хотя здесь был склонен с ним согласиться. Он повертел ручку стеклоподъемника. – В Агленби разнообразный и неоднородный состав учащихся. Это – одна из причин, по которой мои родители выбрали для меня эту школу.

Вообще-то причинами были четыре часа в Интернете и настоятельный телефонный звонок отцу, однако Пинтер мог обойтись без этого знания.

– Мистер Ганси, я понимаю вашу заботу о дру…

– Брате, – перебил Ганси. – Честное слово, я считаю Ронана своим братом. Для моих родителей он как сын. Во всех смыслах слова. Эмоционально, практически, финансово.

Пинтер молчал.

– Когда он в последний раз у нас гостил, мой отец решил, что библиотеке Агленби недостает книг по истории мореходного дела, – продолжал Ганси.

Он сунул кредитку в вентилятор, чтобы посмотреть, как далеко она влезет, прежде чем встретит сопротивление. Ему пришлось спешно ухватить карточку за край, прежде чем она исчезла в недрах машины.

– Папа заметил, что в библиотечных фондах зияет брешь… примерно в тридцать тысяч долларов.

Слегка понизив голос, Пинтер сказал:

– Полагаю, вы не понимаете, почему пребывание мистера Линча в Агленби оказалось под угрозой. Он совершенно пренебрегает школьными правилами и, кажется, не питает к учебным предметам ничего, кроме презрения. Мы предоставили ему относительную свободу, снисходя к чрезвычайно трудным личным обстоятельствам, однако мистер Линч, очевидно, забыл, что обучение в Академии Агленби – это привилегия, а не тяжелая повинность. Его исключение будет утверждено после выходных.

Ганси подался вперед и опустил голову на руль. «Ронан, Ронан, почему…»

Он сказал:

– Я знаю, что он не учится. Знаю, что его нужно было выгнать уже давным-давно. Но дайте мне время до конца учебного года. Я помогу Ронану сдать экзамены.

– Он вообще не посещает занятия, мистер Ганси.

– Я помогу ему сдать экзамены.

Долго стояло молчание. Ганси слышал, как на заднем плане работает телевизор.

Наконец Пинтер ответил: