– У тебя – возможно.
– Сегодня – исключено. Твой птеродактиль меня разбудил. Почему он так орет?
В ответ Ронан погрузил пинцет в полиэтиленовый мешочек, который стоял перед ним на одеяле. Ганси вовсе не желал знать, что за серая субстанция в нем лежала. Как только вороненок услышал шуршание пакета, он вновь издал этот кошмарный звук – хриплый вопль, который завершился бульканьем, когда птенец проглотил еду. Ганси одновременно ощутил жалость и тошноту.
– Так дело не пойдет, – сказал он. – Прекрати.
– Ее надо кормить, – заметил Ронан.
Вороненок с хлюпаньем проглотил очередную порцию. На сей раз это звучало так, как будто пылесос всосал картофельный салат.
– Всего лишь каждые два часа первые шесть недель.
– А ты не можешь держать ее внизу?
В ответ Ронан поднес ему вороненка.
– Сам посуди.
Ганси не нравилось, когда взывали к его доброте, особенно когда на кону стояло желание выспаться. Конечно, он ни за что не стал бы изгонять вороненка вниз. Птенец был крохотным и неправдоподобным. Ганси затруднялся сказать, какой он – необыкновенно милый или чудовищно уродливый, и его бесило, что вороненок умудрялся одновременно быть тем и другим.
Из-за спины Ной жалобным голосом произнес:
– Мне не нравится, что он здесь. Это напоминает…
Он не договорил, как часто бывало, и Ронан указал на него пинцетом.
– Эй, чувак, держись подальше от моей комнаты.
– Заткнитесь, – велел обоим Ганси. – И ты, птичка.
– Ее зовут Бензопила.
Ной вышел, но Ганси остался. Несколько минут он наблюдал, как вороненок с хлюпаньем пожирал серую слизь, а Ронан ворковал над ним. Это был не тот Ронан, к которому Ганси привык за последний год, но и не тот, с которым он некогда познакомился. Теперь было ясно, что в наушниках у него завывали ирландские волынки. Ганси не помнил, когда Ронан в последний раз слушал кельтскую музыку. Музыку Ниалла Линча. Внезапно он тоже ощутил тоску по обаятельному отцу Ронана. Но, главное, Ганси тосковал по Ронану, который существовал, пока Ниалл Линч был жив. Этот парень, который сидел перед ним с хрупким птенцом в руках, представлял собой некоторый компромисс.
Спустя какое-то время Ганси спросил:
– А что имела в виду гадалка, Ронан? Насчет твоего отца.
Ронан не поднял головы, но Ганси увидел, что спина у него напряглась и вытянулась, как будто на нее вдруг взвалили груз.
– Ты спрашиваешь прямо как Диклан.
Ганси задумался.
– Нет. Кажется, нет.
– Она просто наврала.
Ганси и это обдумал.
– Нет, я так не считаю.
Ронан нащупал на кровати рядом с собой плеер и поставил его на паузу. Его голос звучал еле слышно.
– Она из тех баб, которые любят трахать мозги. Она сказала это просто для того, чтобы доставить мне неприятности.
– Какие, например?
– Что ты будешь приставать с вопросами, как Диклан, – ответил Ронан.
Он предложил вороненку еще серой массы, но тот перестал есть и неподвижно смотрел на него.
– А я буду думать о том, о чем не хочу. Вот такие неприятности. В числе прочих. Кстати, что это у тебя с лицом?
Ганси уныло потер подбородок. На нем неуверенно пробивалась щетина. Он понимал, что Ронан пытается уйти от темы, но не стал сопротивляться.
– Она растет?
– Чувак, ты ведь не собираешься отращивать бороду, правда? Я думал, ты шутишь. Ты же знаешь, борода вышла из моды в четырнадцатом веке, ну или когда там жил Поль Баньян.
Ронан посмотрел на друга через плечо. На лице у него красовалась легкая щетина, которую он словно мог отрастить силой воли в любой момент.
– Короче, хватит. Выглядишь ты убого.
– Неважно. Она не растет. Я обречен вечно оставаться мальчиком.
– Не говори ты, ради бога, таких вещей, мужик, – заметил Ронан. – И не расстраивайся так. Как только яйца отрастут, так и борода появится. Будет густая, не хуже коврика в ванной. Ты ешь суп, а картошка фильтруется. Как у терьера. А ноги у тебя волосатые? Никогда не замечал.
Ганси не удостоил всё это ответом. Вздохнув, он оттолкнулся от стены и указал на вороненка:
– Я пошел спать. Последи, чтобы он не орал. За тобой должок, Линч.
– Как скажешь, – ответил Ронан.
Ганси вернулся к себе, но ложиться не стал. Он потянулся за тетрадью, но ее не было; он забыл ее в «Нино» в тот вечер, когда поссорился с Блу. Ганси подумал, не позвонить ли Мэлори, но сам не знал, что хотел спросить. В его душе как будто царила ночь – алчная, зовущая, черная. Он подумал про черные глазницы рыцаря-скелета на карте Смерти.
Какое-то насекомое стучало о стекло. Этот звук явно издавало существо изрядного размера. Ганси подумал про автоинъектор для уколов, который лежал в бардачке машины – слишком далеко, чтобы принести пользу в случае анафилактического шока. Возможно, к ним залетела очередная муха, или жук, или карамора, но чем дольше Ганси лежал, тем сильней убеждался, что это вполне могла быть оса или пчела.
Возможно, и нет.
Тем не менее он открыл глаза, вылез из постели и нагнулся за ботинком, лежавшим на боку. Осторожно подойдя к окну, Ганси стал искать источник звука. Тень телескопа на полу рядом с ним напоминала изящное чудовище.