Ворона на мосту

– Но с точки зрения повседневной, практической ты говоришь ерунду. Это для тебя-то нет будущего? Ха! Ты будешь жить бесконечно долго, время от времени почти счастливо и всегда – чрезвычайно интересно. А в один прекрасный день, очень-очень нескоро, вдруг обнаружишь, что стал самым могущественным колдуном этого Мира. Но тебе будет плевать – вот что самое смешное. Ты и бровью не поведешь.

– Это пророчество?

Пропустить мимо ушей столь заманчивые обещания было решительно невозможно. Веры этому болтливому кеттарийцу, конечно, быть не могло. А все-таки.

– Что-то вроде, – ухмыльнулся он. – Так вполне может случиться – при условии, что тебе удастся удрать от твоих несговорчивых мертвецов. Имей в виду, я знаю как. Но не уверен, что ты станешь меня слушать.

– Может, и стану.

Поначалу я сам не поверил, что такое сказал. Если бы мог, вырвал бы собственный болтливый язык, чтобы не смел больше никогда заискивать перед врагами. Но тут же понял, что горячиться уже довольно поздно. Я и без того битых полчаса исполняю его волю, и это, кажется, действительно пошло мне на пользу. Спать, во всяком случае, почти не хочется, и соображать стало значительно легче. Выходит, этот пройдоха действительно может мне помочь. Понять бы еще, зачем ему-то это надо.

На всякий случай я добавил:

– Ты говоришь как друг, а действуешь при этом как враг. Если бы ты не заставлял меня валяться на земле, веры твоим словам было бы больше.

– Это я и сам понимаю, – миролюбиво согласился Чиффа. – Давно бы снял с тебя заклятие, только, видишь ли…

Он вздохнул, немного подумал и продолжил:

– Очень трудно мне с тобой говорить. Если я буду называть вещи своими именами, ты подумаешь, будто я хочу тебя унизить. А это не так. Ладно, скажу как есть. Я прекрасно понимаю, что, как только к тебе вернется способность действовать, ты попробуешь взять реванш. Так уж ты устроен. Проблема даже не в этом, а в том, что мне ты навредить не можешь. Зато себе – сколько угодно. В лучшем случае все закончится тем, что несколько секунд спустя ты снова будешь валяться на траве, и нам обоим придется начинать все сначала. Тебе – дышать и успокаиваться, а мне – языком молоть, переливать из пустого в порожнее. Все это немыслимо скучно, тебе не кажется? А в худшем случае мне придется тебя убить, и вот это будет совсем скверно для нас обоих. Что касается меня, я останусь с пустыми руками, мое время и силы окажутся потраченными понапрасну – досадная потеря! А ты попадешь прямехонько в объятия своих мертвых друзей, только проснуться уже будет совершенно невозможно, сам понимаешь.

Он сейчас озвучил мои собственные наихудшие подозрения. Я сам не раз думал, что, если уж мертвые колдуны сумели подкараулить меня на пороге между сном и бодрствованием, поймать меня между жизнью и смертью им будет еще проще. Смерть – это их территория, как ни крути. Я, конечно, всегда гнал эти соображения прочь, и они уходили – просто потому, что ни одна мысль в ту пору не задерживалась в моей голове надолго. Но сейчас, когда Чиффа сказал это вслух, я сразу понял, что он меня не обманывает и незапугивает. Просто предупреждает. По-дружески, сколь бы дико ни звучало это определение.

– Ладно, – сказал я. – Давай договоримся так. Сколько времени я уже здесь нахожусь?

– Ровно два часа и четыре минуты, – ответил он. – А зачем тебе?

– Все это время ты мог меня убить, но не сделал этого, – объяснил я. – Будет справедливо, если я ровно столько же времени не стану нападать на тебя. Строго говоря, такой поступок отчасти вернет мне самоуважение, потому что я буду бездействовать не из страха, а из соображений чести.

– У тебя, кроме всего, большие способности к дипломатии, – с неподдельным восхищением сказал Чиффа. – С самим собой мало кто умеет договориться, да еще в такой непростой ситуации, а у тебя, гляди-ка, получилось. Ладно, если так, не буду больше стеснять тебя в движениях.

Первым делом я поднялся на ноги и тщательно почистил одежду. Я с детства терпеть не мог грязь. Синяки, царапины и даже раны совершенно меня не смущали, но, испачкавшись, я пулей несся к нянькам, требовал немедленно вымыть меня и переодеть; малейшая заминка вызывала настоящую бурю, я выл, визжал и скандалил – главным образом для того, чтобы отвлечься от мыслей о грязи. С возрастом это не изменилось, разве что я научился обходиться без посторонней помощи, ну и выть, конечно, перестал.

Приведя в порядок одежду, я почувствовал себя много лучше. Стараясь сохранять вид независимый и, насколько позволяли обстоятельства, надменный, я уселся на древнее надгробье. “Кива Мрах, повелитель грибов” – вот что было там написано. Удивительно все же, сколь бессмысленные сведения способна подолгу хранить человеческая память.

– Прежде всего объясни, каков твой личный интерес в этом деле? – спросил я. – Пока я тебя не понимаю. А я не люблю не понимать.