Ворона на мосту

Но в ту пору я, разумеется, был совершенно уверен, что отец погиб не просто как герой, но как величайший колдун этого Мира, скажем, в эпицентре какой-нибудь великой бури, порожденной его собственными заклинаниями. Честолюбие мое, таким образом, было удовлетворено, но в кои-то веки этого оказалось недостаточно. По правде сказать, я был совершенно раздавлен. До сих пор я полагал могущественных колдунов бессмертными и ни на миг не сомневался, что уж кто-кто, а мы с отцом будем жить вечно. Выяснилось, что это не так. Я вдруг остался наедине с ужасным, как казалось мне, знанием: в моих жилах течет кровь человека, который умер, а значит, и я тоже смертен. Это потрясло меня гораздо сильнее, чем жалость к мертвому отцу и тоска по нашей с ним дружбе. С раннего детства я старался подражать отцу, охотно перенимал его привычки и манеры, изменяя и приукрашивая их на свой лад, то есть готовился стать его усовершенствованной копией. И вдруг выяснилось, что мои усилия были напрасны и даже вредны, становиться таким, как отец, – бессмысленно, это не помогает от смерти, скорее уж наоборот, приближает ее.

При этом нельзя сказать, что я боялся смерти. Умереть, казалось мне, попросту стыдно, смерть – удел никчемных слабаков. Меня до глубины души возмущало, что отец не избежал общей судьбы. И словно бы завещал мне сию незавидную участь. Смириться с этим я никак не мог.

В панике я принялся спешно избавляться от нежелательного наследства. Переменил цвет волос и походку, перестал ухмыляться по всякому поводу и постоянно задирать окружающих, зато завел привычку глядеть исподлобья, чего за отцом никогда не водилось. Но вера в собственное бессмертие ко мне так и не вернулась. Я всегда, даже в юности, был недостаточно прост, чтобы стать счастливым и безмятежным, в этом, наверное, все дело.

Кроме всего, я понял, что совершил роковую ошибку, поступив в орден Дырявой Чаши. Отец состоял в ордене долгие годы – и что толку? Научили его здесь, как избежать смерти? То-то и оно.

Обдумав все это как следует, я потребовал встречи с Великим Магистром, выступил перед ним с пламенной речью, в финале которой торжественно объявил, что намерен покинуть орден. Я был уверен, что за такую дерзость меня немедленно вышвырнут на улицу и я смогу с чистой совестью заняться поисками более подходящего ордена для продолжения обучения, но не тут-то было. Вместо заслуженного нагоняя я получил сочувственную, хоть и снисходительную улыбку, а в придачу несколько смутных, но обнадеживающих намеков: дескать, секрет бессмертия – одна из немногих великих тайн, предназначенных лишь для избранных членов ордена, к числу которых я, несомненно, присоединюсь несколько позже, если, конечно, буду усердно работать над собой. Что касается моего отца, он был прекрасным человеком и могущественным колдуном, но, к сожалению, уделял слишком мало внимания делам ордена – и вот печальные последствия его легкомыслия!

В тот момент я почти поверил Великому Магистру, поскольку очень хотел ему поверить. Старик хвалил мои способности и практически посулил когда-нибудь указать путь к бессмертию, – чего ж мне еще? К тому же я покинул его кабинет без пяти минут младшим магистром – в отличие от бессмертия, это мне было обещано твердо и без обиняков.

Таким образом, дела мои устроились как нельзя лучше. Уже через несколько дней после знаменательной беседы я распростился с одеждами послушника и получил в полное распоряжение собственную дырявую чашку. Проблема в том, что я хотел гораздо большего.

Ожидание казалось мне унизительным и к тому же опасным. Учиться пустякам, заниматься текущими делами ордена и смиренно ждать, когда начальство соблаговолит допустить меня к великим тайнам, – это было не по мне. Глупо и неосмотрительно терять время, когда одна смерть дышит тебе в затылок, а другая дремлет под сердцем, как младенец в материнской утробе, – примерно так я в ту пору думал. Поэтому я решил искать секрет бессмертия самостоятельно.

К моим услугам была огромная орденская библиотека и несколько совершенно свихнувшихся древних ведьм – старейшие женщины ордена Дырявой Чаши очень меня любили и охотно одаривали беседами, которые, как я сейчас понимаю, могли бы свести с ума и более крепкого человека. Мои товарищи пустили слух, будто старухи учат меня древнему искусству любви, и посмеивались у меня за спиной – открыто задевать меня никто не решался. Искусству любви я выучился много раньше и в совсем иной компании, но тут рассудил, что глупые сплетни – наилучшие стражи для моих секретов, а потому не пытался их оспорить и лишь пожимал плечами в ответ на осторожные расспросы. Если бы кому-нибудь из любопытствующих удалось подслушать мои беседы с женщинами ордена, они были бы, мягко говоря, озадачены. Мы говорили о смерти и больше ни о чем. Разговоры на иную тему я объявлял пустой болтовней и пресекал незамедлительно, ничуть не смущаясь возрастом и авторитетом собеседниц.