Ворона

– А как же сын? Он останется здесь один, без меня, – отчаянно кричало подсознание. – Намучился со мной, нервный стал, я чувствую, что он терпит все это из последних сил. Мой мальчик молодец, крепкий парень, весь в отца. Сорок восемь, сорок девять… Памятная и страшная цифра сорок девять. Муж умер внезапно, ровно за три дня до пятидесятилетнего юбилея. Вот так сел за стол, рюмку поднял, и навсегда остался в своем возрасте. Жаль его, хороший был человек, талантливый и очень добрый.

Счет неумолимо приближался к черной сотне, за которой уже ничего быть не могло.

– Эх, подружка, смотри, сколько воронья летает, а тебя нет. Видишь, как кругами выводят, слетелись, ждут меня. А я тебе хлебушка приготовила, как обычно. Мы с тобой столько времени проводили вместе. Неужели я так надоела тебе? Может ты другую подружку нашла себе? Видишь, сколько вопросов и ни одного ответа.

Взглядом полным отчаяния и надежды, она разглядывала верхушки засыпанных снегом деревьев и обледенелые крыши многоэтажек. Ей вдруг пришло в голову, что закованные в лед телевизионные антенны, напоминают могильные кресты на зимнем кладбище. От этой мысли ей стало жутко.

– Восемьдесят восемь, восемьдесят девять – чеканил колокольным набатом мозг. 89-й сложный был год, сын ушел в армию в одной стране, а вернулся в другую. Пустые полки, нищий народ, трудно было, но выжили как-то. Выжили. Светлое слово. Дарит надежду. Выжили. Онкология – это действительно приговор и билет в один конец. Ей это сказали еще в августе, пять месяцев назад, сразу после консилиума. Главврач, в белоснежном халате, вышел из кабинета, холёной ручкой со свежим маникюром, поправил на носу с горбинкой стильные очки в золотой оправе и цинично провел жирную, черную черту приговора: «Опухоль не операбельна. Вы обратились слишком поздно, вам осталось жить максимум три месяца, может быть чуть больше, идите домой, в вашем случае, медицина бессильна.

Он говорил что-то еще, но она уже не обращала внимания на его слова. Слезы текли, по щекам и душа разрывалась на части. Он говорил про химиотерапию и облучение, называл какие-то цифры, а она исступлённо смотрела на золотые часы на его руке и изредка всхлипывала, безнадежно и жалостливо.

– Девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь – стучало кровью в висках. Бабушка прожила 97 лет, так и умерла у меня на руках. Посмотрела в потолок, вздохнула и вдруг сказала: «Бога нет». И ушла, тихо, мирно и спокойно. Я думаю, она была не права. Бог есть. Почему-то именно сейчас подумала, что моя душа после смерти поселится в птицу, в ворону, например. Вот и будем мы с тобой подружка летать вместе. А почему бы и нет? Хоть поболтаем вволю.

– Все. Надо ставить точку. Не могу больше так. Спасибо тебе подружка. Если тебя нет, значит это знак, что пора и время вышло. Граф Монте-Кристо был не прав, ждать и надеяться не имеет смысла, все предельно ясно и понятно. Девяносто восемь, девяносто девять, сто.

Она высыпала на стол горсть таблеток, набрала стакан воды прямо из-под крана, и уже без всякой надежды бросила беглый взгляд в окно. Вороны не было. Она зажмурилась, несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула, после чего, проглотила таблетки одну за другой, запивая их водой. Даже записки не оставила, пронеслось в голове, стены заходили ходуном, голова закружилась, картинки из её жизни замелькали перед глазами. Потом вдруг стало тихо и спокойно, она медленно уходила в вечность. «Слава Богу, всё!» – последнее, что откликнулось эхом в голове, прежде чем наступила полная темнота.

2

– Куда собралась? У тебя всегда так спокойно и просто? Ну, знаешь, голубушка, это еще заслужить надо, чтобы вот так без проблем, раз и все. Смотри, чего удумала? Это же эгоизм, в чистом виде. А ты помнишь, куда попадают самоубийцы, такие как ты? Таблетки сейчас делают свое дело. До ста ты посчитала. Всю жизнь перед глазами пропустила. Все вспомнила? Ничего не забыла? Может мне тебе напомнить, что ни будь, подружка?

Голос был странным. Ей показалось, что он близкий и знакомый, но в тоже время чужой и холодный. Своей хрипловатостью он напомнил ей воронье карканье или может быть голос диктора из старого репродуктора, который звучал сквозь стены. Она огляделась по сторонам. Всё было, как прежде. Знакомая комната, большое окно, на улице хлопьями шел снег. Но при этом яркое, слепящее глаза солнце. Странное ощущение легкости и душевной радости.

«Ничего не болит, – подумала она. Удивительное и давно забытое чувство. В этот момент проскочила мысль, – вот так и должна выглядеть смерть. Всю жизнь ты к ней готовишься, страдаешь, мучаешься, а потом она приходит и разом избавляет тебя от всего плохого. К сожалению, и от всего хорошего, избавляет тоже. Интересно, что-то же будет дальше?»

Голос заговорил снова и звучал так, словно его пропустили через металлическую трубу.