— Позволь рассказать мне всю правду теперь, от которой с заботой Тебя оградил черный маг. Когда-то давно, еще до рождения Новых законов, Мы, мэрлонцы, жили в любви на просторах приветливой терры. Копили ученья, богатой торговлей града развлекали, искали миры недоступные в глубях Эфира — от тяги умов на поверхность бумаги и в легковоздушные звуки, А так же прекрасной гармонией красок на гладком холсте оживляли виденья свои Разведчики наши. Таков Апполон златострунный, искусный Гефест, Несравненная Клио, Афина, блестящая мудростью… и много, и много славнейших. Цвела благодать, все в достатке, охотно дарили подарки и всласть угощали Приезжего гостя. Никто не скрывал технологий доступных, и слова гнилого не знали — Таков был язык наш. Свобода в речах и поступках, на воле бескрайней купалася Мысль любая. Страна без запретов, о да, — словарь наш не ведал значенья запрета. — Похожее что-то и мне описал Темный Ворон в рассказах своих. Покамест не вижу я в вас расхождения. В чем смысл обмана? — Постой, не спеши ты крылатое слово на волю пускать — пусть созреет. Обильный достаток и скупость законов нам жизнь разорвали: Так к пиршествам склонный обжора калечится духом и телом. Нашлись среди мэрлонцев те, кто из жадности долю большую себе Заиметь сговорились. Не ведавши страха, ни пыток, ни прав ущемленья, Сговорщики делу триумф предрекали, но тайно, пока не созреют Все цветы плана. В ночной темноте, в стороне от очей миролюбных, Сходился совет — Вельзевул в нем начальствовал, муж недостойный И злой подстрекатель, какого доколе не видело небо. Назвалися Темными бунтовщики, поскольку и дело творили темнейшее, И в темноте укрывались. Другим же название Светлые дали — Чтоб кодовых слов суть никто посторонний не сведал. Так в Уличе славном в назначенный час восставание Темных свершилось. И вздыбились массы людские, и кровь потекла, и крик вдохновенный Из глоток преступников ввысь поднялся… И шагал перед всеми Злой ум Вельзевул — душа и сердце коварства…В какой-то момент — Стрелец пропустил его мимо внимания — гостья оказалась сидящей на траве в метре от него. Свет костра выгодно ложился на ее лицо и фигуру.
Ночь медленно смыкала над головой небо. Он слушал песню Ифигении, а темнота и костер рождали в его уме чувство холода, от которого он зябко обнимал колени, и так без движения слушал негритянку. Парень внимательно хватал взглядом ее движения: руки гостьи порхали в танце перед ним, и, казалось, он уже не слышит переводчика, а понимает ее самостоятельно, будто научился языку Светлых. Он обнаружил, что лицо девушки привлекательно: ясные, с золотыми искорками, глаза, тонкий аккуратный нос, добрая улыбка на пухлых губах. Негритянка сопровождала жестикуляцию плавной мимикой, отчего ее гладкая кожа на лбу и у рта изгибалась аккуратными складками, распрямлялась, и снова сгибалась — в различных комбинациях: лицо Ифигении общалось светотенью от огня и фонарика. Трудно было отвести глаза от такой картины. Гэгэ залипал время от времени то на губах негритянки, то на миндалевидных глазах под крышей тонких росчерков бровей.