Ворон и ветвь

Ночь то тянется, то летит с безнадежной быстротой, отнимая крупицы жизни у младшей Бринар. Засыпав последние ингредиенты в котелок, хмурая Маделайн отправляет мальчишку, притаившегося в углу, в соседнюю комнату – спать. Лисенок отчаянно мотает головой, но глаза у него слипаются, мальчишка едва не падает от усталости, но не уходит, глядя на мать. Неизвестно, каким чудом Бринар держится. Семена давно растерты в пыль, и она сидит у изголовья дочери, держа ее за руку, тихонько рассказывая что-то. Вслушиваться мне некогда, я только и понимаю, что женщина говорит по-молльски. Что-то о доме, куда они поедут, винограднике…

Маделайн варит зелье, быстро и беспрекословно выполняя все, что я говорю. И ночь длится, длится… В самый глухой предрассветный час мы спаиваем девчонке еще горячее зелье, укрываем ее одеялом. Тяжелые хрипы рвут ей грудь, но девчонка дышит. Час, второй…

– Вам нужно поспать, госпожа, – говорю я, оглядываясь на Бринар, у ног которой пристроился, положив ей голову на колени сын. Вот упрямец – так и не ушел.

– Ничего, – едва слышно отвечает она. – Я еще посижу…

– Не дури, девочка, – поддерживает меня Маделайн. – Эти двое пока обойдутся без тебя. Или хочешь потерять третьего? Веди ее в спальню, рыцарь, и уложи силой, если нужно. Вздумала угробить себя совсем…

Под ворчание знахарки я протягиваю женщине руку, помогаю встать. Мальчишка так и остается в изножье у сестры, свернувшись клубком, Бринар же следует за мной, слишком измученная, чтоб сопротивляться.

– Не знаю, как вас благодарить, – шепчет она, опускаясь на узкую деревянную кровать Маделайн.

– Можно просто не проклинать слишком сильно, – усмехаюсь я, опускаясь на колено. – Не наклоняйтесь, я помогу вам разуться.

Стягиваю отсыревшие сапоги и короткие чулки, растираю влажные холодные ступни с опухшими щиколотками. Вроде бы на Маделайн можно положиться, уж в женских делах она точно понимает больше меня. Может, Бринар и доходит свой срок…

– Разве я могу вас проклинать? – звучит сверху смертельно уставший голос. – Теперь, после всего…

– Я не сделал ничего особенного, госпожа, – отзываюсь я. – Только то, что было выгодно мне. Ложитесь, вам нужно поспать.

– Вам было выгодно рисковать ради нас жизнью, мессир?

Она послушно укладывается на бок, привычно устраивая живот, смотрит на меня, подложив под голову ладонь. Светлые глаза смотрят прямо и смело, совсем не по-женски. Пожимаю плечами, укрывая ее одеялом:

– Разом больше, разом меньше. Я и так не в ладах с инквизиторами. Вам следует подумать, куда вы отправитесь потом, госпожа. Боюсь, вытащив из одной беды, я лишь сильнее загнал вас в другую. Теперь церковники станут искать еще старательнее. Маделайн приютит вас на несколько дней, не дольше, да и то в ее доме может быть опасно. Инквизиториум знает всех лекарок в городе, здесь вас будут искать первым делом.

– Мы слишком приметны, – грустно улыбается она. – Я бы ушла хоть завтра, но Энни…

– Ей лучше, – говорю я правду, понимая, что это еще ничего не значит. – Сейчас это главное. Спите, госпожа.

– А вы… – Ее глаза уже закрываются сами, она зевает, не в силах бороться со сном.

– Я лягу там, у очага, и уйду с рассветом. Не бойтесь, если все будет хорошо, мы еще долго не увидимся…

Она не отвечает – спит. Выйдя, я встречаюсь взглядом с Маделайн, сидящей возле девчонки.

– Хорошо ты мыл котелки, смертевед, – хмыкает старуха. – Похоже, девчонка выкарабкается.

– Ну и славно, – отзываюсь я, бросая плащ на пол у очага. – Им нужно уйти поскорее и тайно. Как бы уже завтра к тебе не наведались инквизиторы.

– Вот как…

Маделайн задумчиво шевелит губами, тяжело вздыхает.

– Одни беды от вас, чародеев. Отведу их к своей сестре, только девочку, боюсь, придется везти…

Перед тем как лечь, я выгребаю из карманов все монеты, что там завалялись. Несколько серебряных крон и пара медяков тускло поблескивают на столе.

– Больше нету, прости. Буду в Стамассе снова – расплачусь за все.

– Хочешь мне заплатить – обойди мой дом подальше, – хмыкает старуха, сгребая со стола монеты. – Хорошая девочка эта рыжая, да связалась не с тем. Не будет ей с тобой счастья…

Счастье со мной? Мне так смешно, что я даже засыпаю не сразу, коснувшись подушки, а спустя лишь пару минут. Слышу треск толстого полена в очаге, подложенного на ночь, сопение мальчишки, тяжелое, но ровное дыхание больной. А потом все гаснет в темной, теплой тяжести сна.

Утром встаю первым. Маделайн дремлет в кресле у очага – ей тоже пришлось нелегко. Энни Бринар явно легче: ко лбу прилипли мокрые рыжие завитки, но жара уже нет, да и дышит девчонка не с прежними жуткими хрипами. Ночью сквозь сон я слышал, как она откашливала мокроту…

Поднявшись, я выхожу из дома за дровами. В очаге еще теплятся присыпанные пеплом угли, а больной нужно тепло. Развожу огонь, ставлю котелок с водой, кидаю в него несколько веточек чабреца и душицы из запасов Маделайн. Это не тонкое зелье, а так… горячего попить. Мальчишка сонно ворочается в ногах у сестры. Вот у кого все тело затечет…