Весь его мир на несколько месяцев ограничился маленькой комнаткой в доме целительницы. Взгляд успел изучить каждый причудливый сосуд со снадобьями, каждый пучок высушенных трав, каждую глиняную миску. Он мог с закрытыми глазами вспомнить узоры древесных колец на потолке и стенах. Боль уже не сводила с ума: наверное, раны заживали, или он просто привык настолько, что перестал замечать. Казалось бы, в жизнь его пришли покой и затишье, о которых некогда мечтал.
Но он задыхался от собственной слабости и несвободы, задыхался в этом милом, уютном домике, задыхался без дорог, без неба над головой, без возможности вскочить в седло и умчаться к горизонту. Словно он, в самом деле, был птицей, которую заперли в клетку.
И даже эта волшебная «дочь леса», с локонами, сотканными из солнечных лучей, облачённая в белые одежды, носившая на щиколотке низку звонкоголосых серебряных бубенцов, даже она, будучи рядом, не могла заменить ему то, что он утерял. Более того, то, что она одновременно была так близка и так недосягаема, порождало в душе мутную иступлённую ярость.
Ворон чувствовал себя так, будто его упекли в темницу или в могилу. Он устал быть мёртвым. Он хотел жить.
И день за днём, он упрямо пытался вставать, пренебрегая запретами лэгиарни, и хотя бы гулять по комнате, опираясь на стену, или на крыльцо выходить. А месяца через два-три бывший атаман уже совершал долгие прогулки – до дома своего приятеля Наира или в гости к предводителю местной вольницы Локу, с которым они быстро нашли общий язык.
Ноги подкашивались, и от слабости трясло всего, но с каждым новым днём шаги становились всё твёрже. И Эливерт знал, что однажды он вернёт себе былую ловкость и силу. Он не смириться со своей ущербностью. Он не умеет смиряться.
Вифрийский Ворон ещё расправит крылья. И тогда придёт его час. Вернуться туда. В Эсендар. И вернуть долги.
***
А ещё в доме Миланейи жил ворон. Настоящий. Чёрный, хитрый, с крыльями и клювом.
Когда Эл увидел его впервые, решил, что у него снова горячка началась.
А что ещё было думать? Открываешь ты глаза спросонок, а рядом сидит здоровенная угольно-чёрная птица, косится на тебя, склонив голову на бок, и сверкает тёмными бусинками глаз. Ворон несколько мгновений рассматривал его внимательно и слегка удивлённо, потом каркнул что-то, как показалось Элу, насмешливо и сочувственно одновременно.
Атаман мог бы поклясться, что понял птицу. В этом хриплом звуке прозвучало недоумение: «Гляньте на него – как же отделали дурака! В чём только душа держится? Непонятно…».
Птица отвернулась с гордым видом, потеряв интерес к неподвижному человеку, и перелетела на стол, поближе к лэгиарни, встопорщила перья, покорно подставляя голову под ласкающие пальцы хозяйки.
– Это мой друг! Я его в лесу нашла. Он ранен был, как и ты. Видишь – выходила. И теперь он снова летает. И возвращается снова и снова. Он ко мне привязался, пока я его лечила…
Эливерт с трудом приподнялся, сел, свесив ноги со своего ложа.
– Любишь приручать диких зверушек? – усмехнулся он.
– Люблю вырывать из рук Вечной Девы тех, кого она уже считает своей добычей.
Похоже, ей не очень понравился его язвительный тон, но Эл продолжил в том же духе.
– А ты, оказывается, мстительна, моя миледи…
– Я справедлива, – холодно улыбнулась Миланейя. – Смерть отняла у меня мать, а я теперь отнимаю у неё тех, кого она хочет заполучить. По-моему, это справедливо. Или ты бы хотел, чтобы я смирилась и позволила ей забрать тебя?
– Нет… – он качнул головой. – Смирение… это не то, что я ценю в других. А как его зовут, твоего крылатого приятеля?
Миланейя ещё не успела ответить. А птица, растопырив широкие крылья, каркнула громко и резко.
– Непокорный… Хорошее имя! – одобрительно кивнул Эливерт и затих под изумлённым взглядом девушки.
– Ты… его понял? – прошептала целительница.
– Навроде… – Эл и сам был изумлён не меньше.
– Я его понимаю. Но это из-за того, что я магию применяла, когда лечила его крыло. Как же… – лэгиарни растерянно смотрела на разбойника. – Похоже, я как-то умудрилась связать вас вместе. Лечила тебя, а он тут рядом был. Наверное, это из-за того, что вы с ним так похожи: нашла обоих полумёртвых, выходила... Вороны мои!
Она улыбнулась, покачав головой.
– Чудеса случаются… Он вернулся в небо. Значит, и тебе ещё летать, Эливерт!
– Да… Чудеса… – атаман похлопал призывно рядом с собой, и птица тотчас спланировала со стола на его постель, степенно переступила лапами и затихла под его осторожной рукой. – Знаешь, а твой ворон мне, видимо, снился, пока я лежал в горячке. Мне виделось какое-то чудище, похожее на птицу… А это, стало быть, он тут, рядышком со мной, шуршал. Бред так всё меняет причудливо.
Эл оставил в покое гладкие тёмные перья, добавил, припомнив:
– А ещё мне женщина снилась… Она умоляла меня быть сильным и не сдаваться, просила меня выжить. Какой она была, не помню… А вот слова въелись. Выходит, это я тебя слышал? Ты ведь со мной говорила, так? Я слышал твои слова, и они превращались в эти чудные сны.