Ворон и Бог

Иван Баркевич Ворон и Бог

«Встань и иди!»

Ворон кружащий во тьме…

«Иди!»

Ворон с глубокими, железно-синми глазами и отливающим чёрным клювом.

«Поднимись…! Опомнись!»

Ворон… Ворон с растерзанными крыльями…

Кххххр

Холодный пот. Спутанные волосы. Расширенные зрачки….

Снова этот проклятый сон…

Я не мог идти!

Не мог… Не мог…

Мои глаза сами собой посмотрели на искалеченные ноги. По праву искалеченные. По моим «доблестным» заслугам.

Самому с постели мне не встать… В первый год я пытался это сделать. Много раз. Однако даже ульфхендаров*(примечания в конце документа) усмиряет боль. Рано или поздно ли ты выходишь из своего мира, рано или поздно ли ты прекращаешь быть волком, слугой Одина и тогда…

Жена вбежала ко мне в дом. Они с сыном и дочерьми просыпаются гораздо раньше и уходят отсюда, так как… Утром я иногда бываю «немного» буйным и в такие дни мне лучше дать подольше «полежать» одному… Всё равно на поле спешить никому не надо, ведь той добычи, которую я захватил в десятке походов, хватит на достойную жизнь ещё моим внукам.

Заботливые, тёплые ладони плавно обхватили ноги и стали перемещать их поближе к полу, я приподнялся на руках и… Да… Знакомая и уже даже приятная, щёлкающая боль в левом колене когда садишься.

Дальше дело стоит за малым: одеться, нацепить меч с ножнами, взять хорошо знакомую, крепкую клюку и выйти во двор… Там меня ждёт новый день. Новый Закат. Новая Ночь.

Ну вот и всё, моя нога вновь вступила на крепкую, чёрную почву. Прохладный и приятный ветер заговорил прекрасным шелестом листвы соседней, сочнозелёной дубравы, который смешался с весёлым и работящим житейским гулом оживающего городка.

Я княжий наместник Верева (этого самого оживившегося городка), бывший ульфхендар и сотник князя Святослава Игоревича.

В одной из сшибок с хазарами под Саркелом вражеская стрела раздробила мне ногу. Она попала точно в колено и я до сих пор помню ту огненную, адскую боль, которая пронзила всё моё изрезанное во многих боях, тело, помню то, как дико заржал конь, в которого вонзилось сразу несколько сулиц, помню как упал, как потерял сознание …

И помню то, как там, на остро-чёрных гранях Кромки меня встретил ворон.

Чёрный словно смоль, с горящими, огненными глазами.

Он смотрел на меня. Постепенно проникал всё глубже и глубже. Его зрачки пробивали насквозь всё моё существо, и с каждым разом они находили там неизведанные уголки воспаленного сознания.…

Он поселился во мне и сделал меня своим рабом. Без ног. Без голоса. Без памяти. Без глаз…

Я не знаю сколько лет я пробыл Там, как снова смог оказаться здесь. Однако, меня до сих пор пробирает последний звук, который мне удалось услышать по ту сторону тьмы… Это был хруст разрубаемых мышц и хрящей, скрежет метала о человеческое тело, огненный, хриплый вопль какого-то бедолаги…

«Карар, крар, карар!»Крик ворона, слетевшего с изгороди, вырвал меня из лап воспоминаний.

Я медленно пошёл к воротам городища. Если ты калека, то тебе ни в коем случае нельзя останавливаться. Ты должен шагать и шагать, иначе боль и память разъедят тебя изнутри, благо ноги у меня по-прежнему есть… Княжьи лекари совершили тогда какое-то необъяснимое чудо и моё левое колено, которое хоть и причиняет мне каждый день новую порцию незабываемых ощущений, находится при мне.

По дороге я встретил кузнеца Микулу: широкогрудого высокого парня, с небольшой русой бородкой, орлиным носом, прямыми скулами и глубокими серыми глазами. Рядом с ним бежал двухгодовалый, весёленький и веснушчатый мальчонка Вячеслав. Его отец вёл лошадь к реке, наверняка сейчас будет купать её…

«Давно не видал тебя! Где ж ты пропадал, Микула?». Я прекрасно знал ответ на этот вопрос, однако ко мне слишком близко подошла тьма, а кузнец был жизнелюбивым человеком, да и дети в последнее время давали мне много сил… Я нуждался в его помощи и поддержке… Как бы униженно это не звучало – это было так…

«Ингольв! Рад тебя видеть, дружище, моя жёнка захворала сильно, вот и пришлось мне немного отойти от дел, ведь сам знаешь, парень у меня малый». При этих словах он схватил Вячко в охапку и посадил к себе на плечи. Паренёк залился радостным, беззаботным смехом. Кобыла громко заржала.… Микула засвистел во всю свою кузнецкую грудь, из-за чего с окрестных изб к нему слетелись дворовые голуби.

Один из них сел на руку к Славке, который с радостным смехом взял беленькую птицу и начал ласково гладить его красивую маленькую головку.