Ворон

Он не договорил — рыдания душили его. Тем не менее, ничего не оставалось, как ждать чего-то, наблюдать. И вот они видели, как Фалко, в окружении двух дюжин орков, принялся собирать травы… Когда необходимые травы были собраны, их разделяло лишь несколько шагов, но вот Фалко повернулся, и зашагал обратно. Наступило тягостная минута: Хэм рыдал, даже лица Эллиора и Мьера омрачились тяжелою думой.

И тут заговорил Ячук:

— Хотите, чтобы ваш друг узнал, что вы рядом? Ему это будет в радость, и никто ничего не заподозрит.

— Хорошо, — кивнул Эллиор.

Ячук сложил свои маленькие ручки на груди, засиял звездою — тихий перезвон послышался в воздухе. А Фалко услышал этот перезвон, понял, что друзья его рядом — лицо его просияло, но тут же омрачилось, и он, зная, что они его услышат, зашептал в своем сердце:

— Милые, милые мои — как же я благодарен вам за то, что вы не бросили меня! Спасибо же вам, и прощайте. Да — прощайте! Вы же сами понимаете, что ничего из нашего освобожденья не выйдет. Возвращайтесь к своим домам; ну а я… я уже раньше знал, на что иду. Я уже принял эту муку. Прощайте же, прощайте, милые мои…

Они, действительно, слышали все до последнего слова. И, когда закончились они, Хэм воскликнул:

— Фалко, никогда я тебя не оставлю! Позади — сожженный дом! Все родные, близкие мне мертвы! А ты всегда мне был лучшим другом! Ну, скажи — как я тебя могу оставить!

Однако, на этот отчаянный возглас, они уже не получили никакого ответа. Фалко уже скрылся повозке Брогтрука…

Прошло несколько минут, и караван двинулся.

Тогда Хэм сверкнул глазами на Мьера:

— Выпустите же меня!..

Тот выпустил, однако, зная норов этого хоббита, остался стоять поблизости — ожидая, когда он в очередной раз рванется. Однако, Хэм не рвался, но с голосом твердым, преисполненным решимости, вот что говорил:

— Как он, ради младенцев пожертвовал собой, так и я пожертвую, ради друга. Я пойду на рудники вместе с ним; вместе с ним буду там страдать, вместе с ним все делить. Вы просто не знаете: нам, хоббитам, вдвоем всегда легче! Может, будут у него там такие испытания, которые он в одиночестве и не выдержит — только вместе…

— Нет, нет. — покачал головой Эллиор. — Ты никуда не пойдешь.

— Это почему же?! — так и вскинулся на него, пыша гневом, Хэм.

— А потому не пойдешь, что сам ничего не знаешь. Что — героем решил стать? Думаешь, Фалко, от этого счастлив будет? Подумай: что будет, ежели увидит, что ты, лучший друг его, принял его же муку? Подумай, какая боль его сердце драть тогда будет! Он то, может, и не скажет; может, для вида, чтоб лишний раз сердце тебе не перечить, и счастливым притвориться; а в сердце то его сразу новая мука поселиться. Поверь мне..

Хэм, прикрыв глаза, плакал, шепот дрожал на его губах, вместе с дождевой капелью:

— Конечно, я верю вам. Но… вы, проживший шестьсот лет, вы, конечно, и мудрее, и рассудительнее меня, но заглядывали ли вы когда-нибудь в наше сердце хоббичье?!.. Вы с мудростью эльфийской, да человеческой ко мне идите, но у нас то все по иному. Примет он эту жертву! Там, ведь, у нас уже совсем иная жизнь начнется. Вот я прямо сейчас побегу, к той самой телеге, где его везут. Пусть примут меня, я ухаживать за ним стану.

— К нему тебя не пустят. У них не балаган, у них — армия. Тебе схватят, изобьют; допросят с пристрастием, они же должны вызнать, откуда ты такой взялся. — молвил Эллиор.

— Я им…

— Буду говорить прямо. Извини — надоело это упрямство: они вспомнят про кусты на том поле. Помнишь — когда стрелы пускали? Ты был не один — где же теперь остальные? Им это очень важно знать — может, и не сознаешься — просто умрешь от пыток. Если и выживешь; знай — рудники огромны — это целая подземная страна. Двух представителей одного племени они не станут держать вместе. Тебя отправят совсем в иной рудник. Ты его до самой смерти, которая лет через семь наступит, не увидишь.

Все это произнесено было столь необычным для эльфа жестким голосом, что Хэм даже плечи опустил.

Караван еще проезжал мимо них, а Мьер говорил:

— Леса вымерли: ни птицы, ни зверька малого. И не каравана ведь испугались.

— Да — я слышу, с какой тревогой стонут деревья. — подтвердил Эллиор.

Мьер вздохнул:

— Может вам сейчас разговоры о еде ничтожными покажутся — однако, если к ночи ног передвигать не сможете — меня не вините.

— Не надо никакой еды… — прошептал Хэм.

Тут раздался тоненький голосок Ячука:

— В это лесу есть кто-то. Кто-то очень несчастный, маленький, он плачет. Он более голодный, чем Мьер, но плачет не от голода, а от одиночества. Скорее пойдемте к нему.

Эльф припал ухом к земле, некоторое время прислушивался; затем — поднялся и молвил: