Ворон

Когда он склонился над гнездом, горестный стон из него вырвался — в гнезде лежали три вороненка, и все трое, уже побелели от снега — видно, их матушка погибла, когда добывала для них еду. Провел Амид рукою по холодным их телам; а по щекам его покатились слезы:

— Простите, простите, что не пришел к вам раньше!

И тут он почувствовал, что один вороненок слабо шевельнулся — сразу подхватил это маленькое тельце Амид, поднес к губам, стал согревать дыханьем — тут почувствовал, как слабо, слабо — словно первый, робкий солнечный лучик, забилось его сердечко.

— Ну, ничего, маленький. Алия тебе выходит…

Тут он поместил вороненка под тулуп, под рубаху, у самого своего сердца; и тут услышал орочью ругань и хохот:

— Вон он!.. Ага, попался!.. Окружай со всех сторон!.. А тот раб — Прот?. Да мы его прирезали — золото достанется нам!.. Мы первые его увидели!..

В несколько мгновений клен был окружен несколькими рядами орков и волколаков, а подбегали все новые и новые. Амиду кричали:

— А ну слезай!.. Что — не хочешь?!.. Рубите-ка дерево!..

Амид понимал, что его все равно схватят, а сиденьем на верхних ветвях он выгадает разве что несколько минут; потому он с обнаженным клинком, да с теплым комочком возле сердца, спрыгнул на головы орков.

Отчаянная то была схватка, орки знали, что за живого, награда увеличится в четыре раза, а потому не убивали, но старались оглушить его. Несколько дюжин их полегло, от клинка Амида, и, казалось — это великий воитель эльфийский, прорубался чрез их ряды к лесу. Вообще то силы у Амида были, как у обычного человека — никогда не отличался он какой-то особой силищей, но тут было стремление к свободе, к Любимой — он стоял на родной земле, и она ему сил придавала. И он уже почти вырвался, как вцепился ему в ногу волколак, и полетели сети — раненный, уж не успел их разрубить Амид — тут навалились орки, и били его страшно, а он старался, только чтобы удары по вороненку не попали…

Очнулся уже в телеге, и первое, что почувствовал: вороненок был на месте, и теплом своим придавал ему сил — он нашел лепешку, которая лежала у Амида во внутреннем кармане, ею и питался. А над юношей склонился здоровенный орк — Амид хотел оттолкнуть его да тут почувствовал, что крепко-накрепко связан по рукам, и ногам.

— Где я?.. — простонал он, разбитыми губами.

Орк, обнажив кривые, желтые клыки, усмехнулся и прорычал:

— Ты по дороге в Брогурук! Там тебя ждет долгое веселье; уж тамошние мастера умеют веселиться! Аха-ха-ха! Все жилы из тебя вытянут… Уроуроор! Но ты можешь получить быструю смерть, или прощенье, и, даже, почести, если проведешь нас тайными тропами к своим людям.

Темно стало на сердце Амида, но вот, вспомнил он лик Алии, и понял, что никакие муки не сломят любви его, и ясно стало на сердце его.

Замок Брогурук, поднимался на самых северных отрогах Синих гор. На непреступных скалах, высился этот выкованный из черный стали, уродливый исполин. Казалось, что он и есть некое орудие пытки — башни, похожие на крючья, повсюду цепи, зажимы, иглы, петли; главные же ворота были подобны приспособлению для дробления костей.

Амида, как заключенного очень важного, заключили в самую высокую из всех башен. Там была маленькая камера, с холодными черными стенами, пол покрытый истлевшей соломой, да зарешеченное окошко в которое врывался ледяной ветер. Из этого окошка видны были горные склоны, а дальше — холмистые долины, да леса могучие — там была родина Амида, там жила Алия…

Своим дыханием юноша согревал вороненка, а, когда пришли за ним, чтобы вести на допрос, то он аккуратно укутал его в свой тулуп, и положил перед его клювиком останки лепешки.

Через несколько часов орки втащили его обратно в камеру, бросили возле стены; тут юноша слабо застонал — все лицо и тело его было изуродовано; кровь сочилась из под разодранный одежды.

— Упрямец! — выкрикнул огромный орк. — Все это повторится и завтра, и после завтра… и через месяц, пока ты не выдашь своих!..

А через несколько часов ему принесли какую-то ужасную похлебку, от которой шел гнилостный запах — насильно заставили есть…

И на следующий день, и через неделю, и через месяц — ежедневно продолжались страшные, нечеловеческие муки, которые выдерживал Амид, вспоминая облик Алии — точно звезда она была для него, среди этой боли. Поседели волосы на голове его, страшные шрамы покрывали все тело, были выжжены глаза, переломаны кости, но все еще была в нем жизнь, и орки, озлобленные своими потерями на захваченных землях, продолжали его мучить, а, когда был он при смерти, с помощью жгучих зелий своих восстанавливали в нем жизнь.

А в камере его день за днем рос маленький вороненок. Орки смотрели, чтобы Амид съедал всю еду, а потому, чтобы поддержать жизнь в спасенной им птахе, юноша, обликом уже мало похожий на человека, кормил его мясом из своих ран, и вороненок рос, поправлялся.

И вот наступил месяц апрель — это почувствовал юноша по теплому ветру, который к нему в камеру ворвался, а когда услышал пение птиц — жгучие слезы покатились из пустых глазниц.

В это же время распахнулась дверь его камеры, раздался кашель: