Ворон

— …Что ж. — молвил Гэллиос. — Двух из вас ждут сладкие, беззаботные годы в Нуменоре: охота в окрестных лесах, сон под колыбельную фонтанов… А вот одному из вас придется слить судьбу свою с судьбою человека, которому никогда не будет покоя. Ну — кто из вас обменяет благоденствие Нуменора, на неизведанное. Кому из вас милее буря?

Он вытянул руку, и из корзины к ней выпрыгнул; и, ковыляя, устремился на неуклюжих еще лапках, один из щенков, по виду ничем не отличный от остальных. Его Гэллиос подхватил на руки, и щенок издал радостный, тонкий визг, и завилял хвостиком.

— Это Гвар — самый шустрый из всех. — заявил нуменоский король.

В это время, посланник про которого совсем забыли, громко крикнул:

— Простите, адмирал, но мне велено передать: ваш сын Альфонсо пропал!

* * *

Как и всякому нуменорцу, Альфонсо не стоило большого труда, пролетев десять метров, ухватиться за одну из составляющих крону, ветвей — а затем, в несколько прыжков оказаться на земле. Там в густой, теплой тени он недолго простоял, вслушиваясь: доносился детский смех, распевали среди ветвей птицы Вновь и вновь вспоминал он слова Элдура, о том, что он должен бежать, и взять меньших братьев.

— Зачем ему понадобились эти трое?.. Глупость!.. Так — решено — их оставлю здесь, а этому Ему скажу, что не мог их выкрасть…

Ему казалось, что поблизости никого не было, однако, когда он вышел из тени; и пошел по окутанной в солнечное облако поляне, навстречу ему, из тюльпанов, словно величественное белое облако из-за горизонта, поднялся единорог. Спокойные, золотистые глаза были устремлены на юношу, лилось сияние, от которого Альфонсо стало так тепло, будто он опустился на теплую, пушистую перину.

Плавно изгибающимися, наполненные западным ветром парусами, разлились в его голове слова:

Остановись, остановись в дыханье теплом,
Постой немного, выслушай меня,
Не будь листом нежданно перелетным,
Ведь, этот лист ждет впереди дыхание огня…

Альфонсо не дослушал единорога — из всех сил бросился среди деревьев; мчался и по аллеям, однако, когда слышал впереди чьи-нибудь голоса: сворачивал поскорее в сторону и на бегу твердил:

— Знаю я эти ваши штучки — спокойные речи и все такое. «Остановись…» — Конечно им хочется, чтобы стал я спокойным, чтобы жил как все они… Ха — чтобы своим братикам в этом самом парке сказки читал!.. Быстрее бы вырваться, свободным стать — все, чего достоин я, получить…

Через некоторое время, он подбежал к парковым воротам и стоявшие там в торжественном карауле воины, почтительно склонили пред ним головы. Один из них говорил:

— Молодой Альфонсо, сегодня прекрасный день — благодатно и солнечно — однако, все же не пристало вам бегать в одной больничной рубахе да брюках, на босу ногу…

Юноша резко обернулся назад — в дальнем окончании аллеи увидел несколько быстро идущих человек — решил, что это за ним; и, ожидая, что воины набросятся на него, проскочил через ворота…

Замелькали улицы, площади, лица — все спокойное, благодатное, ничего для Альфонсо не значащее. Потом он долго бежал по полям, все ожидая, что сзади раздастся стук копыт, а следом за ним окрик — от напряжения у него даже в висках ломило. Он и не замечал, что огибая склоны Менельтарма, бежит на восток…

Когда великая гора остался у Альфонсо за спиною, начался дождь. В громко хлынувших прохладных струях, ярко блистало солнце, и, казалось, весь мир завесился трепетными, живыми вуалями. И Альфонсо чувствовал, что он чужд всему этому — он несчастный, с раскалывающейся от напряжения головою; и эти ясные, полупрозрачные покровы, пение мириад живых капелек: «Остановись, остановись — послушай, нас…»

— Нет, нет — не хочу я вас слушать! — кричал Альфонсо и, со сжатыми кулаками, бежал дальше.

Проходили, наполненные пеньем дождя минуты; и, вместе с пеньем их, выходило из сердца юноши, прежнее напряжение.

— Нет, нет… — повторял он, негромким голосом, чувствуя, как капли стекают по губам его, и попадают в рот. — Вы все сговорились — даже дождь хочет остановить меня! Но… вам не вырвать огонь из меня!

Наконец он остановился и прошептал:

— Дождь… он хочет усыпить меня…

Говорил он без злобы. На самом деле он и спать не хотел: голова полнилась неясными образами, и не было прежнего, до боли, до испарины напряжения.

Вскоре, волею рока Альфонсо вышел на выложенную гранитными плитами дорогу, которая повела его на восток. Он шел и приговаривал:

— Пожалуй, даже и хорошо, что этот дождь начался — следы смоет…

Был уже час закатный, когда дождь прекратился. Все это время, он не останавливаясь, шел на восток, и ни разу никого, кроме пары оленей, не встретил.