Ворон

О! I care not that my earthly lot
        Hath little of Earth in it,
That years of love have been forgot
        In the fever of a minute:

I heed not that the desolate
        Are happier, sweet, than I,
But that you meddle with my fate
        Who am a passer by.

It is not that my founts of bliss
        Are fushing – strange! with tears —
Or that the thrill of a single kiss
        Hath palsied many years —

’Tis not that the flowers of twenty springs
        Which have wither’d as they rose
Lie dead on my heart-strings
        With the weigth of an age of snows.

Not that the grass – O! may it thrive! —
        On my grave is growing or grown —
But that, while I am dead yet alive
        I cannot be, lady, alone.

К М…

Не в том беда, что я всегда
        Жил в мрачном отчужденье,
Что я забыл любви года
        В минуту озлобленья;

Не то мне горько, что мечты
        Развеялись навечно,
А что меня жалеешь ты —
        А я ведь только встречный.

Пусть из ключа любви текут
        Лишь слез холодных струи,
И годы долгие умрут
        В случайном поцелуе,

Пусть пожелтевший первоцвет
        Всех двадцати апрелей
На струны сердца гнетом лет
        Мне лег, как снег на ели,

Пусть даже холм могильный мой
        Покроют дерн и камни —
Но, мертвый я или живой,
        Быть одному – нельзя мне.

Fairyland [42]

Dim vales – and shadowy floods —
And cloudy-looking woods,
Whose forms we can’t discover
For the tears that drip all over.
Huge moons there wax and wane —
Again – again – again —
Every moment of the night —
For ever changing places —
And they put out the star-light
With the breath from their pale faces.
About twelve by the moon-dial
One more filmy than the rest
(A kind which, upon trial,
They have found to be the best)
Comes down – still down – and down
With its centre on the crown
Of a mountain’s eminence,
While its wide circumference
In easy drapery falls
Over hamlets, over halls,
Wherever they may be —
O’er the strange woods – o’er the sea —
Over spirits on the wing —
Over every drowsy thing —
And buries them up quite
In a labyrinth of light —
And then, how deep! – O, deep!
Is the passion of their sleep.
In the morning they arise,
And their moony covering
Is soaring in the skies,
With the tempests as they toss,
Like – almost any thing —
Or a yellow Albatross.
They use that moon no more
For the same end as before —
Videlicet a tent —
Which I think extravagant.
Its atomies, however,
Into a shower dissever,
Of which those butterflies,
Of Earth, who seek the skies,
And so come down again
(Never-contented things!)
Have brought a specimen
Upon their quivering wings.

Волшебная страна