Ворон

Это наш повседневный порядок. Мы просыпаемся, и он погружается в меня, отчаянно пытаясь заглушить ненасытный голод, который мы тщетно пытаемся утолить в тепле наших тел. Но ничего не получается. То, что, как мне казалось, я смогу вытравить из себя, с каждым разом лишь набирает силу. Знаю, что и у него также. Иногда до того, как мы оказываемся вдвоем в душе, он берет меня дважды. Мы, не торопясь, обмываем друг друга, а потом я сажусь там и крашусь, пока он бреется.

Рядом со мной он теряет бдительность. Теперь, когда он смотрит на меня, в его взгляде сквозит уже не подозрение, а нечто совершенно иное. От чего чувствую себя комфортно, словно я дома.

Так ведь не должно быть.

Он проникает в мои мысли, в мою душу, в самое мое нутро... обхватывая их пальцами и сжимая. Каждый раз, когда я сомневаюсь в своих чувствах, мне кажется, что схожу с ума. То, чем занимается Лак... для меня не в новинку. Я знаю подобных ему людей. Я знаю их всю свою жизнь.

Эти люди похожи на моего отца. Мужчины, считающие себя неуязвимыми. Он был безрассудным, опасным и меня никогда особо не заботило, что в нашем доме постоянно было полно грубых парней. Потому что он был моим героем. А героям не свойственно умирать.

Но он умер.

И когда-нибудь, будь то завтра или через год... Лаклэн тоже умрет. А все из-за того, чем он занимается. Так прописано в их кредо.

Семья, верность, честь и кровь.

Я не обманываю себя. Ты живешь ради Синдиката, ты умираешь ради Синдиката. Вот так-то. Когда-нибудь Лаклэн отдаст свою жизнь за своих парней. Он исчезнет также, как и все в моей жизни. А где тогда буду я? Почему я так привязалась к человеку, который в итоге причинит мне одну лишь боль?

Наблюдаю за ним и знаю, что он чувствует это, но при этом ничего не говорит. Он просто делает свое дело, позволяя мне разглядывать его. В нем есть гораздо больше, чем я представляла. При этом я никогда не переставала рассматривать его как личность. Никогда не переставала думать о том, каково ему жить подобным образом.

Слова Шона, брошенные им ранее, то и дело всплывают в моей памяти. Лака подозревают. Его люди ему не доверяют. Я знала, что он переживает по поводу всего этих передряг с армянами, но не представляла насколько далеко все зашло. А теперь и я увязла во всем этом дерьме. Переживаю, что он уйдет и не вернется. Каждый раз, когда он выходит за дверь, я хочу умолять его остаться. Но эта привилегия, которой у меня нет, к тому же, она совсем нереалистичная.

В какой-то момент он поймет, что я предала его. В какой-то момент он поймет, что все было ложью. И он возненавидит меня за это. Возможно, он даже захочет, чтобы я умерла. Мой взгляд становится безжизненным даже при мысли об этом. Крошечная, слабая часть моего мозга, которая контролирует эмоции, готова сломаться и признаться во всем сейчас же. Молить его о прощении и верить, что он расскажет мне правду о Талии.

— Ты не сводишь с меня глаз, — говорит он наконец. На его лице расцветает еле заметная улыбка, и, несмотря на заполняющую мое сердце темноту, я улыбаюсь ему в ответ.

— Ничего не могу с собой поделать, — пожимаю плечами. — Ты чертовски красив.

Он что-то невнятно ворчит и раздвигает мои ноги, подтягивая меня к краю столешницы, прижимаясь как можно ближе своим телом к моему, насколько позволяет пространство.

— Не ходи сегодня на работу, — говорю я ему, поглаживая его по груди. — Раскалывание чужих черепов и вся эта криминальная активность могут немного подождать.

И я твердо намерена пустить в ход все известные мне женские штучки в качестве веского довода. И вот в доказательство весомости моих рассуждений, моя рука спускается все ниже и ниже. Но он хватает меня за запястье и останавливает.

— Сегодня я не собираюсь в «Слейнт», — говорит он. — И ты тоже.

Моргаю, смотря на него в недоумении.

— Вот как?

— Не-а. У нас с тобой сегодня другое дело.

Дело? Он нервничает, и я не знаю, почему. Впервые слышу от него о совместных планах на сегодняшний вечер.

— Какое дело?

— Сходка у Найла, — отвечает он. — У него сегодня день рождения.

— Ох.

Теперь я понимаю, почему он так нервничает. Это официальное мероприятие. И для него взять меня с собой означает своего рода заявление прав на меня. Из всего, что я поняла по его компании, знаю, что Найл очень избирательно относится к тем, кому он позволяет стать частью своей команды. Наверняка, я в этом уверена. Такой человек, как он, не доверяет кому попало.

Поэтому разрываюсь между чувством возбуждения от перспективы чуть глубже проникнуть в организацию и чувством вины, съедающим меня изнутри. У Лаклэна ведь нет никаких скрытых мотивов для этого, кроме единственного желания видеть меня подле себя. Он ручается за меня, и я не знаю, что ему грозит, если кто-нибудь прознает о моих истинных мотивах.

Он наклоняется и целует меня, превращая нарастающий вихрь эмоций внутри меня в бушующий торнадо. Я прижимаю его к себе и буквально пожираю. Лак не возражает против такого обращения. И когда я соскальзываю со стойки и опускаюсь перед ним на колени, его глаза горят пылающей страстью.