Договорить всего старик не успел. Тяжелый приступ прервал разговор, оказавшийся последним, и через три дня Андрей из газет узнал о предстоящих похоронах Юрия Александровича Михеева. Разумеется, в этих объявлениях ни словом не упоминалась «профессия» покойного и его высокий ранг в преступной среде, хотя буквально накануне вышел огромный материал Серегина «Юрка Барон». (Материал этот, кстати, едва не был зарублен главным редактором; Андрей чуть не взбесился, когда услышал, что весь его труд — это «не очень хорошо выписанный мутный поток сознания какого-то уголовника». Обнорский вообще-то предпочитал с редакционным начальством не спорить, считал, что его малый журналистский стаж не дает ему такого морального права, но в данной конкретной ситуации жестко уперся рогом. В результате обсуждение интервью, а точнее — монолога Барона, было вынесено на редколлегию, которой материал понравился… Когда же его напечатали, правота Серегина подтвердилась просто невероятным читательским ажиотажем — в редакцию звонили даже из Москвы. Правда, реакция была неоднозначной (от резко негативной: «Зачем вы воспеваете воров?!» — до романтически восторженной: «Герой нашего времени!»), но большинству было просто интересно: «Спасибо, что рассказали о том, о чем мы совсем ничего не знали!» Серегин принимал поздравления коллег и сочувственные предостережения на ухо. Он и сам понимал, что главного редактора не могла не раздражать такая чистая победа новичка в локальном, правде, споре, но все-таки — споре творческом…) Все дни до похорон Барона Андрей напряженно думал о том, что ему делать с полученной от вора информацией, а решение никак не приходило. Сообщить о том, что поведал ему умирающий вор, в правоохранительные органы? Стремно — и не потому, что там засели какие-то «мафиозные кроты», не это было основной причиной сомнений Андрея. Даже если старик говорил правду и где-то наверху сидит какой-то гад, шанс нарваться именно на него был не таким уж большим — не могли же бандюги закупить все милицейское руководство! Серегина тревожило другое.
Если предположить, что вор говорил правду, то, передав информацию в ГУВД, Андрей автоматически становился обычным зрителем, наивно было предполагать, что его подпустили бы к разработке операции. И даже в случае успешной реализации темы с картиной Рембрандта вовсе не факт, что Серегину в знак благодарности отдали бы эксклюзив. (Примеры того, как в милиции выполняют обещания, в журналистской практике Андрея уже были…) И дело тут не столько в личной непорядочности оперативников, сколько в том, что люди они служивые и, следовательно, обязаны выполнять приказы начальства, — а тему такого уровня обязательно начали бы курировать из Москвы. Вот в Москве и нашелся бы какой-нибудь крупный эмвэдэшный чин, который кукарекнул бы о «крупной победе», и, может быть, даже эксклюзивно, но, конечно, не какому-то там Серегину, а журналисту из центральной прессы, «Известий», например, или «Комсомолки»… А дарить кому-то свою сенсацию Андрею очень не хотелось. С другой стороны, ситуация возникала довольно щекотливая: если Обнорский молчит, то он, в принципе, подпадает под действие статьи Уголовного кодекса, карающей за недонесение. Хотя вывернуться, конечно, можно: сказать, например, что не воспринял сначала всю эту историю всерьез, решил, что нашептанное на ухо — не более чем красивая сказка.
Сказка… Вот именно! А если у Барона перед смертью действительно шарики за ролики заскочили? Тогда над «детективом» Серегиным будут ржать все ГУВД, клеймо на всю жизнь поставят и никогда уже больше не отнесутся всерьез…
Попадать в глупое и смешное положение Обнорскому страсть как не хотелось — для его гонористого характера это было бы тяжким испытанием…
Рассказывать же что-то редакционному начальству Андрей не хотел из-за того, что твердо был убежден в одном: в газете тайны никто хранить не умеет, скорее наоборот — если кому-нибудь требуется быстро и надежно распространить информацию, не существует лучшего способа, как доверительно, с предосторожностями передать эту самую информацию первому попавшемуся уху.
Результат фирма гарантирует. К тому же чем руководство газеты может реально ему помочь?