Вор (Журналист-2)

В коридоре с его лица резко сползла улыбка, словно маска шутовская свалилась. Серегин снова почувствовал, как колотится сердце, пережитое напряжение было настолько сильным, что его даже подташнивало.

Андрей вытер тыльной стороной ладони испарину со лба и на плохо гнущихся ногах пошел по коридору к выходу. Ему было настолько нехорошо, что он даже забыл про изъятые ключи от машины и дома, про отобранный бумажник, сумку и прочие мелочи…

Впрочем, до конца коридора Обнорский дойти не успел, его перехватил Зосимович, вынырнувший из какого-то кабинета:

— Стоять! Ты куда это?

Малиновый берет вцепился в рукав его куртки словно боялся, что Серегин попытается бежать. Стряхнуть этот захват ничего не стоило, но у Андрея уже просто не было сил, и он ответил усталым, тусклым голосом:

— Мне сказали, что я свободен…

— Как это свободен? А ну-ка пошли…

Продолжая держать Серегина за рукав, опер подтащил его к кабинету Поспеловой, открыл дверь и просунул туда голову:

— Лидия Александровна, вы что — отпускаете его?

Ответа Обнорский не расслышал, впрочем, в чем он заключался, догадаться было несложно, потому что Зосимович упавшим голосом задал новый вопрос:

— А как же опознание? Мы уже и камеру для него приготовили… Лидия Александровна снова что-то сказала оперу, и он совсем сник:

— Как же так, ведь была же договоренность… Мы работали… На этот раз Поспелова ответила резко, так, что ее услышал и Обнорский:

— Повторяю, он свободен! И позови, пожалуйста, Гошу Субботина! Все!

Зосимович закрыл дверь с таким видом, будто на него обрушилась личная драма, неохотно отпустил рукав Серегина и со вздохом пробурчал:

— Ладно… Повезло тебе… Пойдем, барахло свое заберешь и расписку напишешь, что претензий не имеешь…

— А если имею? — вяло откликнулся Обнорский, заходя за опером в чей-то кабинет.

Зосимович вывалил из пакета на стол все изъятые у Серегина мелочи, поднял с пола его сумку.

— Тебе бы сейчас в церковь зайти, свечку поставить, а не права качать… Жур-рналист… Пиши расписку и вали отсюда…

— Ладно, — садясь за стол, усмехнулся Андрей. — Учитывая ваше пролетарское происхождение, напишу… Бумагу давайте…

Через пять минут он вышел на улицу, постоял немного на крыльце, достал пачку «Кэмела» и, отметив, что сигарет явно поубавилось, закурил. Его вездеход был припаркован у самого крыльца, и Андрей подошел к нему и погладил, как, наверное, гладили раньше всадники своих коней. Постучав легонько ногой по покрышкам, он открыл машину, сел за руль и, запустив двигатель, тяжело задумался: «Интересная херня получается… Ирину убили практически сразу после нашего с ней разговора… А меня, стало быть, решили отработать как ее связь… Возникает два вопроса: почему ее грохнули сразу после того, как я ее нашел, и как потом менты на меня вышли? Похоже, пасли меня все время… Та „шестерка“ не случайно тогда ко мне прицепилась… Выходит, я убийц на Лебедеву и вывел?» Муторно стало Обнорскому. Муторно и плохо, но он сжал зубы и заставил себя думать дальше: «Если Ирину убили те, кому картина нужна была… отдала она им „Эгину“ или нет? Отдала, наверное… Поспелова сказала, что ее убили звери. Стало быть, мучили перед смертью… А Ирина была женщиной нежной и хрупкой…» Андрей закрыл глаза и еле слышно застонал — его душили ярость и боль от непереносимого чувства вины… Конечно, он совершил ошибку, не надо было так явно интересоваться Лебедевой… Но кто же знал, кто предположить-то мог, что так все обернется…

И снова подумалось: может, стоит рассказать все как было? Найти кого-нибудь из толковых оперов в УУРе или ОРБ… В конце концов, к тому же Ващанову обратиться можно, с него ведь и началось все…

Неожиданно он вспомнил об упомянутом Поспеловой Колбасове: «Странно как-то… Ведь этот самый Колбасов меня и пас, когда мы к Барону ходили… Или она другого Колбасова имела в виду? Или того самого, но по другому поводу?…» Голова пухла от бесконечных вопросов, Андрей понял, что еще немного — и у него просто заклинит мозг…

Его всегда успокаивала езда. Когда он сидел за рулем, то чувствовал, как постепенно снимается нервное напряжение, как «устаканиваются» мысли…

Серегин даже планы своих статей продумывал в машине, ему иногда казалось, что он мог бы сутки напролет проводить в своем вездеходе… Андрей ехал куда глаза глядят и, лишь выруливая на Приморское шоссе, понял, что хочет вырваться из темного, угрюмого города — так хотелось глотнуть свежего воздуха, а в Питере какой свежий воздух… Машина резво бежала по шоссе, и мысли неожиданно перескочили на Поспелову:

«А эта Лида очень даже ничего… Обычно все следачки и прокурорши — как лошади заезженные, а эта другая совсем… Смущалась так мило, совсем не по-прокурорски… Интересно, давно она в Системе кувыркается? Наверное, не очень, раз ее, как остальных, замусолить не успели…» Под Репином Андрей свернул к заливу, проехал еще немного и остановился.