Вор времени

– Врать, – с довольным видом ответил Лю-Цзе. – Вы удивитесь, узнав, как часто это меня выручало.

…ик

Сьюзен и Едина вышли наружу через дверцу в склоне горы. Сквозь заросли рододендронов вилась тропка, ведущая к краю долины. Солнце клонилось к горизонту, но воздух, несмотря на близость заснеженных равнин, был теплым.

С гребня скалы, нависающей над краем долины, низвергалась вода. Водопад был настолько высоким, что водный поток, падая с утеса, превращался в некое подобие дождя. Сьюзен присела на камень и стала ждать.

– До Анк-Морпорка очень далеко, – сказала Едина.

– Нас подкинут, – ответила Сьюзен. На небе зажигались первые звезды.

– Звезды очень красивые, – промолвила Едина.

– Ты действительно так думаешь?

– Пытаюсь этому научиться. Люди считают их красивыми.

– Все дело в том… Я хочу сказать, иногда ты смотришь на вселенную и начинаешь думать: «А как же я?», и слышишь, как вселенная отвечает тебе: «А что ты?»

Едина, казалось, обдумала ее слова.

– Ну так и что? Что ты?

Сьюзен вздохнула.

– Вот именно, – кивнула она и снова вздохнула. – Нельзя думать об одном человеке, когда спасаешь весь мир. Нужно быть хладнокровной, расчетливой сволочью.

– Мне кажется, ты кого-то цитируешь, – нахмурилась Едина. – И кого именно?

– Одну полную идиотку, – сказала Сьюзен. – Кстати, мы не всех уничтожили. Здесь еще остались Аудиторы.

– Это не имеет значения, – спокойно заявила Едина. – Посмотри на солнце.

– И что?

– Оно садится.

– И?

– А это значит, что время течет по всему миру. Тело потребует своего, Сьюзен. Очень скоро мои… мои обращенные в бегство растерянные бывшие коллеги почувствуют усталость. Они вынуждены будут заснуть.

– Я тебя понимаю, но…

– Я безумна и знаю это. Но, впервые почувствовав это, я испытала ужас, который невозможно передать словами. Можешь представить, что я ощутила? Разум, существовавший в течение миллиардов лет, вдруг оказался в теле, которое было не более чем приматом, который развился из крысы, которая развилась из ящерицы? Можешь представить, какие неконтролируемые мысли поднялись из темных закоулков разума?

– Что ты хочешь мне сказать?

– Заснув, они умрут.

Сьюзен задумалась над этим. Миллионы и миллионы лет спокойного логического мышления, и вдруг на тебя наваливается все темное прошлое человечества. Причем сразу, в один миг. Ей стало их почти жалко. Почти.

– Но ты-то не умерла.

– Нет. Думаю, я изменилась. И, Сьюзен, мне пришлось многое пережить, чтобы измениться. Кстати, у тебя, случаем, не возникло никаких романтических надежд по отношению к тому юноше?

Вопрос возник из ниоткуда, и защиты от него не было. Лицо Едины не выражало ничего, кроме искренней обеспокоенности.

– Нет, – ответила Сьюзен.

К сожалению, Едина еще не овладела всеми тонкостями людской беседы, например такими, когда сам тон говорит: «Перестань задавать вопросы на эту тему, или чтоб тебя огромные крысы жрали и днем и ночью!»

– А вот у меня, признаюсь, возникали к нему всякие странные чувства… Ну, когда он был часовщиком. Иногда, улыбаясь, он становился совсем нормальным, обычным. Мне хотелось ему помочь, потому что он был таким замкнутым и печальным.

– Ты вовсе не обязана признаваться в подобных чувствах, – резко оборвала ее Сьюзен. – Кстати, откуда ты знаешь слово «романтический»?

– Прочла несколько книг стихотворений, – очень правдоподобно смутилась Едина.

– Правда? Никогда не верила в стихи, – буркнула Сьюзен.

Огромные, нет, просто гигантские, голодные крысы.

– А мне поэзия показалась занятной. Как могут напечатанные на бумаге слова обладать такой властью? Быть человеком очень, очень трудно, и за одну жизнь этим искусством никогда не овладеть, – с печалью в голосе промолвила Едина.

На Сьюзен накатила волна сострадания. В конце концов, Едина-то ни в чем не виновата. Взрослея, люди учатся всему тому, чего в книжках не прочтешь. А у нее не было шанса повзрослеть.

– Что собираешься делать дальше? – спросила Сьюзен.

– У меня есть одно вполне человеческое стремление, – ответила Едина.

– Ну, если чем-нибудь могу тебе помочь… Эта фраза была чем-то сродни «Как поживаете?», то есть к ней не следовало относиться как к прямому предложению помощи. Но Едина, конечно же, этого не знала.

– Спасибо. Ты, несомненно, можешь мне помочь.

– Гм, да, конечно, если…

– Я хочу умереть.

И тут из заката вынырнули скачущие галопом всадники.

Тик

В городе тлели кучи мусора, немного разгоняя ночную тьму. Многие дома были полностью разрушены, хотя Сото казалось, что более точным было определение «измельчены».

Он сидел на тротуаре рядом с миской для милостыни и внимательно за всем наблюдал. Конечно, будучи истинным историческим монахом, он знал куда более сложные и интересные способы оставаться незаметным, но миску для милостыни он стал использовать с тех самых пор, как Лю-Цзе продемонстрировал ему, что люди никогда не замечают тех, кто просит у них денег.