Вор

Севир отсчитал две дюжины капель и, закусив губу, добавил ещё одну. Он лежал на боку. Спина горела. С неё будто бы содрали кожу, а на голое мясо вылили щёлочь. Принц поднёс чашу ко рту, задержал дыхание и выпил одним глотком. Желудок подкатил к горлу, но Севир уже привычно подавил тошноту. Горечь, казалось, сжимала корень языка в тисках. Севир отбросил чашу и стал ждать, прислушиваясь к малейшим ощущениям.

«Уже действует или кажется? Вот, ещё немного, вроде бы боль отступает… Да? Нет. Спать нельзя ни в коем случае. Иначе наутро меня обнаружит служанка в луже из мочи и рвоты. И лучше бы мёртвым», – кисло думал он, сжимая и разжимая пальцы ног. Под кожей поползли знакомые колючки.

Веки отяжелели. Взгляд устремился на горящую свечу. Огонёк больно слепил, но и не давал незаметно заснуть.

«Не спать, не спать, не спать! Как говорится, убежать от правды можно, только умерев. Даже тёмный лик богини не поддерживает лжецов. Наречённые посланы в мир, чтобы в нём не осталось тайн. Какая прекрасная затея! Двуликая, а ты не чувствуешь здесь иронию? Если ты не любишь тайны, то зачем даёшь закрытые шкатулки?»

Севир моргнул и в это краткое мгновение вроде бы увидел себя со стороны. Пришлось как следует тряхнуть головой. Сон накатывал лавиной, как будто весь снежный туман сполз с горных вершин и похоронил Севира под собой.

Конечно же, отец узнал, кто приложил руку к исчезновению бесценной Лики Пейран. Севир дал себе слово выяснить, кто проболтался. Под пытками или нет, но у этого «кого-то» хватило то ли ума, то ли трусости не выдавать подробностей. Отец не обладал достаточным умом, чтобы хотя бы предположить, что? Севир приказал сделать с бесценной. Стефан был в ярости, несомненно, синяк во всю спину служил тому подтверждением, однако ни про отрицателей, ни про маленькую месть Севира отец так и не узнал.

Ворам отрубают руку. Справедливое наказание для той, что оставила Севира без дара. Точнее, лишила возможности этот дар хоть как-то получить.

Он сложил ладони и достал шкатулку. Соединить части вместе не составило труда. Как будто после открытия из неё вылетела загадка, и теперь это была просто детская игрушка. Первое время Севир думал: а не сжечь ли шкатулку светлому лику назло? Люди чаще всего хранили шкатулки открытыми, кто на полке в доме, кто в пустоте, некоторые даже использовали, считая их отличной заменой тайникам. Вот был бы плевок богине: на, посмотри, не больно-то мне и дорога шкатулка.

«Да будь она хоть трижды божественной, что толку, если ты в неё ничего не положила? Думаешь, буду трепетно хранить, пылинки сдувать? Обойдёшься!»

Бум!

Севир вздрогнул и открыл глаза. Шкатулка выпала из рук и покатилась. Проклятье, он всё-таки задремал! Надо было встать и…

Он зашипел сквозь зубы. Боль никуда не делась, а просто притаилась и набросилась на него, стоило шевельнуться. Но нужно хотя бы сесть.

Когда Севир, облившись потом, всё-таки коснулся ногами пола, показалось, что кожа на спине сейчас лопнет и Севир вылезет из неё, как змея во время линьки.

Терпеть.

Мать научила его терпеть. Потому что терпение окупается втройне. Потому что враг расслабляется, теряет бдительность, считая, что ты не представляешь угрозы.

Отец тоже когда-нибудь расслабится. Севир планировал отомстить за каждый удар плети.

Боль разъедала спину.

Севир представил, как однорукая Лика оказывается в полузаброшенном городе отрицателей, куда ссылали отбывать наказание всякий сброд. Как она пытается – и не может призвать шкатулку.

«Богиня уже наградила тебя одним даром, бесценная, обойдёшься без другого».

Он заснул тогда, в комнате, всё от того же снадобья, но как только первый обломок шкатулки ударился о стол, Севир проснулся. Но Лика уже увидела её пустое нутро. Весь план полетел в бездну. Казалось бы, такая удача – неопытная бесценная, чьи способности позволили бы ему открыть шкатулку самостоятельно и незаметно подложить внутрь припрятанный «дар». При полном зале свидетелей Севиру вряд ли хватило бы ловкости. Но шкатулка развалилась на части. Он не предполагал такого исхода. Когда Севир несколько лет назад в отчаянии попытался сломать шкатулку, зажав её в тисках, то смог раздвинуть две части достаточно широко, чтобы увидеть, что внутри ничего нет.

Может, богиня наказала его за жульничество?

Может, за такое по Её слову нужно отвечать уничтоженной гордостью и позором, которые не смоют ни время, ни, как говорил отец, «добрые, достойные принца поступки»? Ему ещё предстояло ехать на съезд: опозоренным и без дара. Как можно было отмыться от этого?

«Нет, нет и нет! Проклятье! Ты не имела права лишать меня дара! Или в твоей паутине судеб я, наследник третьей ветви принцев Ародана, не играю никакой роли?! За что ты наказываешь меня?»

Севир представлял, как говорит это всё богине, как он то плачет, то гневается, то просит прощения, то требует. Спрашивает на разный лад: «За что, скажи, за что? За что ты забрала Сенриха? За что покалечила Сирора? За что мне побои, за что мне равнодушие? Твоё, матери?»