Вор

– Она была фавориткой при дворе, ее называли королевой воровок, а не королевской воровкой. Говорили, что она легко и просто похищает людские сердца. При этом она украла немало драгоценных камней. Их она оставляла себе или посвящала богам. Ей нравилось забирать вещи, которыми люди сильнее всего гордились. Так что если ты хвастался новыми изумрудами, то рисковал вскоре увидеть их на алтаре Эвгенидеса. А отбирать у богов то, что им принесено, нельзя. Поэтому ее старались не обижать. – А заодно приучились не обижать и меня.

Софос заговорил было:

– Правда ли, что твоя мать… – И прикусил язык.

– Выпала из окна, когда мне было десять лет? Да, но не на вилле барона Эруктеса. Она танцевала на крыше дворца и поскользнулась.

Софос на мгновение притих, подыскивая более безопасную тему для разговора. И наконец выпалил:

– Как ты думаешь, когда ты женишься?

– Очевидно, когда найду на ком жениться, – озадаченно ответил я.

– Ну, ты же понимаешь… – Он опять засмущался.

Я в недоумении уставился на него. Он покраснел до ушей. Я перевел взгляд на волшебника – понимает ли он, на что намекает Софос? Он не понимал. Наконец я спросил:

– Софос, ты о чем?

– Разве ты не женишься на королеве? Ты ведь у нее в любимчиках, и к тому же ты возвел ее на престол.

– Софос, она ко мне очень хорошо относится, но лишь потому, что остальная ее родня – круглые идиоты. Я тоже очень хорошо отношусь к ней по той же самой причине, но вряд ли у меня хватит наглости сначала возвести ее на престол, а потом требовать, чтобы она в знак благодарности вышла за меня замуж. Властелинам не положено сочетаться браком с ворами. Такая возможность предоставляется довольно редко, и к тому же… – я неуверенно перевел взгляд на волшебника, – королевским особам всегда приходится учитывать политические выгоды. – Возможно, Эддис захочет заключить взаимовыгодный союз с Саунисом, хотя наша королева выйдет замуж за тамошнего короля только через мой труп.

– Ген… – Софос хотел задать еще один вопрос, но я его перебил:

– Я больше не Ген. Отныне и навсегда – только Эвгенидес. И пусть больше никто не смеет называть меня Геном.

Волшебник рассмеялся.

– Вам не довелось посидеть в королевской тюрьме, – покачал головой я. – И не приходилось для пользы дела напиваться в сомнительных кабачках города Сауниса. Никакими словами не передать, до чего же мне надоело дешевое вино и собственное грязное тело. До чего надоело разговаривать, едва шевеля губами, и жевать с раскрытым ртом. Ловить вшей в волосах и жить среди людей, считающих, что Архимед – это жонглер из прошлогоднего бродячего цирка, который умел удерживать на носу сразу четыре маслины.

Волшебник окинул взглядом книги, сложенные грудами по всему кабинету.

– Помню я того Архимеда, – сказал он с совершенно серьезным видом. – По-моему, маслин было пять.

– Да хоть двенадцать, – отрезал я.

Волшебник провел рукой по аккуратному переплету второго тома сочинений Архимеда. Он лежал на самом верху стопки рядом с ним.

– Почитал бы ты кого-нибудь из современных писателей, – посоветовал он. – Эддис слишком долго был отрезан от внешнего мира. Пришлю тебе книги со следующей дипломатической почтой.

Я поблагодарил его. Мы оба подумали об угрозе, исходившей от Медии.

– На ком теперь женится Саунис? – спросил я.

– Не знаю, – пожал плечами волшебник.

– Можете попытать счастья в Аттолии, – предложил я.

Он тяжело вздохнул и ушел, забрав с собой Софоса.

После этого я был предоставлен сам себе, нежился в роскошных хлопковых простынях и набирался сил. Уговорил недовольного лекаря принести из библиотеки несколько книг – хотел разобраться, к какой эпохе относятся колонны у входа в лабиринт. Они не походили ни на что запечатленное на рисунках, и я пришел к выводу, что история Дара Гамиатеса началась за сотни поколений до прихода захватчиков. Каждое поколение прячет его в храме, скрытом под водами Арактуса, а потом следующее поколение с разрешения богов забирает его оттуда.

Если хочешь уберечь что-либо от воров, спрячь это получше и выставь надежную стражу.

Отец заходил часто, но ненадолго. В один из визитов он рассказал, что Софос целыми днями бродил по дворцу, объясняя одному кузену за другим, что мое обещание никогда не брать в руки меч отправлено в почетную отставку. Несколько человек и впрямь заглядывали проведать меня, каждый раз утверждая, что я вырос очень похожим на отца, и не все они кривили душой. Может быть, когда-нибудь в будущем мои тетки и дядья закроют глаза на то, что я прочитал слишком много книг и не умею скакать верхом, мелодично петь или поддерживать вежливую беседу. Все эти достоинства должны цениться при дворе гораздо выше, чем ловкое владение мечом, но почему-то не ценятся.

Зашла королева. Сказала, что мое сходство с отцом сводится к тому, что мы, согнувшись пополам в страшных муках, будем утверждать, что нам ничуть не больно. Я попытался заверить ее, что плечо меня совсем не беспокоит, и заявил, что мне пора встать на ноги. Она лишь засмеялась и ушла.