Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

В начале XIX в. автор «Горя от ума» заметил по поводу будущих декабристов: «Сто человек прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России!». Грибоедов ясно даёт понять: заговор – не то средство, которое может изменить систему. Простой захват власти – сколько угодно, как это неоднократно происходило повсюду в мире, включая и Россию «эпохи дворцовых переворотов» (1725, 1730, 1740, 1762, 1801 гг.) плюс «генеральная репетиция» – стрелецкий бунт 1682 г. А вот кардинальное изменение хода истории страны или мира (великие революции, войны) – с'est ип реи trop, это слишком, не получится. Грибоедов оказался прав: у декабристов не получилось.

В начале XX в. Ленин, словно в ответ Грибоедову, произнёс не менее знаменитую русскую фразу: «Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернём Россию». И оказался прав: у него получилось. Разумеется, ситуация начала XX в. в корне отличалась от таковой XIX в. – русское общество было иным, социальные противоречия были намного глубже и острее, шла война, в свержении царского правительства и ликвидации самодержавия были заинтересованы многие силы как в русской, так и в мировой верхушке. Всё так. Но для нас в данном случае важно другое – зафиксировать заговор как регулярный политикоэкономический феномен, как норму, но норму скрытую, которую стремятся всеми силами замолчать, «не заметить» или, на худой конец, представить в качестве некоего отклонения. Из исторического процесса, который есть единство явного и тайного, последнее изгоняется, стирается, и уже сам анализ этого стирания – его причин, механизма, агентов и последствий – может порой объяснить намного больше, чем исследование явного. Ещё лучше – комбинация первого и второго.

Само по себе количественное измерение заговора (с одной стороны – небольшая, пусть весьма влиятельная и обладающая мощными ресурсами группа, с другой – группа, общество или даже весь мир) на самом деле ничего не говорит и не может служить антиконспирологическим аргументом: мир – понятие не количественное, а качественное, любил говорить Эйнштейн. Разве кучка вооружённых конкистадоров была слабее многотысячной армии ацтеков? А ведь она изменила весь ход истории доколумбовой Америки. Можно привести немало других похожих примеров. Значит, дело не в количестве и массе, а в качестве – читайте Кругмана и многих других, изучайте историю – вообще и крупных организаций в частности, например, христианской церкви (раздолье для конспирологов; сам генезис христианства, христианская революция – это по сути конспирологическая, крипто-историческая и крипто-кратологическая проблема).

II

Неявный, тайный аспект, аспект заговора как системы постоянно присутствует в истории, проявляясь по-разному в различных обществах и в различные эпохи. Например, в «докапиталистических» обществах, особенно в Азии, Африке и доколумбовой Америке, тайна была имманентной характеристикой власти, но эта тайна была на виду, очевидной. Люди знали о тайной власти и о тайне власти, саму власть воспринимали во многом как нечто таинственное. В данных случаях в заговоре как системе, как особом феномене в конспирологии, строго говоря, особой нужды не было. Разумеется, это не означает отсутствия заговоров и тайной борьбы в этих обществах.

Совершенно иначе обстоит дело с капитализмом как системой. Поскольку в капиталистическом обществе производственные отношения носят экономический характер, а эксплуатация осуществляется как очевидный обмен рабочей силы на овеществлённый труд, социальный процесс почти прозрачен. Рынок, господство товарно-денежных отношений, институциональное обособление власти от собственности, экономики – от морали, религии – от политики, политики – от экономики (управление экономикой отделяется от административно-политического процесса – «закон Лэйна»), экономики – от социальной сферы – всё это обнажает социальные и властные отношения буржуазного общества. Рационализация экономических, социальных и политических сфер и отношений максимально открывает процессы, происходящие в этих сферах, делает их принципиально читаемыми и превращает в объект исследования специальных дисциплин – экономики, социологии, политической науки.