Вопрос и ответ

Дейви заметно нервничает, но все же горд собой и взбудоражен — он не замечает, как странно искривилась ухмылка мистера Хаммара.

— Вперед, — говорит мэр. — Пленных не брать.

— Так точно, сэр! — язвительно отвечает мистер Хаммар, когда Виола тихонько всхлипывает.

Дейви отдает честь отцу, пытаясь напустить на себя храбрый и бравый вид, а затем бросает взгляд на зеркало — то есть на меня, — и в его Шуме сплошное сочувствие, страх, радостное волнение и снова страх.

А потом он вслед за мистером Хаммаром выходит за дверь.

Мы с Виолой и мэром остаемся одни.

Я могу лишь смотреть, как она висит на раме, уронив голову, рыдает, все еще связанная и мокрая насквозь, и такая от нее исходит неимоверная грусть, такая боль, что я чувствую ее почти кожей.

— Займись своей подругой, — говорит мне мэр, вплотную приблизившись к стеклу. — Я должен вернуться в свой взорванный дом и готовиться к новому рассвету. — Лицо у него совершенно каменное, бутто ничего не случилось.

Это не человек.

— Еще какой человек, Тодд, — говорит он. — Стражники отведут вас в собор. — Он поднимает брови. — Нам надо серьезно обсудить ваше будущее.

36 ПОРАЖЕНИЕ

[Виола]

Я слышу, как Тодд входит в зал — впереди летит его Шум, — но головы не поднимаю.

— Виола? — говорит он.

Я не смотрю на него.

Все кончено.

Мы проиграли.

Я чувствую его пальцы на своем запястье, он тянет веревку, наконец развязывает ее, но моя рука так затекла, что опускать ее ужасно больно.

Мэр Прентисс победил. Госпожа Койл хотела принести меня в жертву. Ли — в тюрьме, если только мэр снова мне не наврал и не убил его сразу. Мэдди умерла зря. Коринн умерла зря.

А Тодд…

Он встает передо мной и начинает развязывать вторую руку. Я падаю прямо на него, он ловит меня и осторожно опускается на колени.

— Виола? — говорит он, прижимая меня к себе, мою голову к своей груди. Я вся мокрая, вода пропитывает его пыльную форму, а руки меня не слушаются и безвольно висят, кожа под железным обручем пульсирует от боли.

Я поднимаю глаза и вижу серебряную «В» у него на рукаве.

— Пусти, — говорю я.

Но он не отпускает, держит меня.

— Пусти!

— Не пущу.

Я пытаюсь оттолкнуть его бессильными руками, но я слишком устала, и поделать больше ничего нельзя… Все кончено.

Он меня обнимает.

И я опять начинаю плакать, он сжимает меня все крепче, и я плачу все громче, а когда силы немного возвращаются к рукам, я обвиваю ими Тодда и заливаюсь еще более горькими слезами, потому что чувствую его, вдыхаю его запах, слышу его Шум, полный тревоги, заботы, ласки, тоски…

До сих пор я не понимала, насколько по нему соскучилась.

Но он проболтался мэру…

Он проболтался…

Я снова пытаюсь его оттолкнуть, хотя душа моя этому противится…

— Ты ему сказал, — задыхаясь, говорю я.

— Прости, прости! — В его широко распахнутых глазах чистый ужас. — Он тебя топил, и я не мог, просто не мог ина…

Я смотрю на него, и вижу себя в его Шуме, как мистер Хаммар опускает меня в воду, а он барабанит кулаками по стеклу и истошно вопит, но что еще хуже, я вижу его чувства в ту минуту, его безнадежную ярость.

И у него такое лицо…

— Виола, прошу тебя, — взмаливается он. — Пожалуйста…

— Он их убьет, — говорю я. — Всех до единого. А там ведь Уилф, Тодд. Уилф.

Он в ужасе смотрит на меня:

— Уилф?!

— И Джейн. И многие другие. Он всех убьет, всех уничтожит. И тогда наступит конец. Конец всему. Тодд.

Его Шум чернеет и пустеет, Тодд съеживается на полу в лужице воды, собравшейся под нами.

— Нет, — выдавливает он. — О нет…

Я не хочу это говорить, но мои губы сами произносят слова:

— Ты сделал все в точности так, как он задумал. Он знал, как на тебя надавить.

Тодд поднимает на меня глаза:

— А что мне оставалось?

— Ты должен был молчать! Пусть бы меня убили!

Он смотрит мне в глаза, и я вижу в его Шуме, что он ищет меня, ищет настоящую Виолу, которая прячется где-то за страхом и болью, все ищет…

И на долю секунды мне хочется, чтобы он не нашел.

— Пусть бы меня убили, — тихо повторяю я.

Но он не мог так поступить, верно?

Поступить так и остаться собой.

Остаться Тоддом Хьюиттом.

Мальчиком, который не умеет убивать.

Мужчиной, который не умеет убивать.

Мы сами творим свою судьбу.

— Надо их предупредить, — говорю я, стыдясь и пряча от него глаза. — Если сможем. — Я хватаюсь за край бочки с водой и пытаюсь подняться. Лодыжки простреливает резкая боль. Я вскрикиваю и падаю обратно на пол.

И он снова меня ловит.

— Ноги…

Мы оба опускаем глаза на мои босые ноги, распухшие и наливающиеся жутким синевато-черным цветом.

— Отнесу тебя к целительнице. — Он обхватывает меня одной рукой, чтобы поднять.

— Нет! — останавливаю я его. — Надо предупредить «Ответ». Это самое главное.

— Виола…

— Их жизни важнее мо…

— Она пыталась тебя убить, Виола. Хотела тебя взорвать.

Я тяжело дышу, пытаясь не чувствовать боли в ногах.

— Ты ничего ей не должна.

Но я чувствую на себе его руки и понимаю, что все не так уж невозможно. Тодд касается меня, и во мне поднимается гнев, но не на него. Охнув и опираясь на него, я встаю на ноги.