Вопрос и ответ

– Чутка поздновато, не?

– Мы заблудились, – быстро выдала я. – Отстали от…

– Ага, как же, – перебил он.

Чиркнул спичку об молнию своего мундира. Во вспышке мелькнуло «сержант Моллот» на кармане. Спичка подожгла сигарету.

Сигареты мэр, между прочим, запретил.

Хотя если ты офицер…

Офицер без Шума, который может прятаться в темноте…

Он шагнул вперед, и мы наконец-то увидели лицо. За сигаретой маячила улыбка, на редкость гадкая – гаже я прямо-таки в жизни не видела.

– Ты? – В голосе проглянуло узнавание.

Он шагнул к нам.

И поднял ружье.

– Ты – та самая девочка.

Он смотрел прямо на меня.

– Виола? – прошептала Мэдди, шагая за меня и вправо.

– Мэр Прентисс меня знает, – предупредила я. – Ты мне ничего не сделаешь.

Он затянулся, осветил сигаретой лицо, нарисованный огоньком штрих на секунду повис в воздухе.

– Президент Прентисс тебя знает, – подчеркнул он.

И перевел взгляд на Мэдди, ткнув в нее стволом.

– А вот тебя – навряд ли.

И прежде чем я успела хоть что-то сказать…

Безо всякого предупреждения…

Словно это было так же естественно, как сделать вдох…

Сержант Моллот спустил курок.

9 Война окончена

[Тодд]

– Твоя очередь заниматься сортиром. – Дэйви кинул мне канистру известки.

Мы никогда не видели, штобы спаклы пользовались тем углом, где они выкопали себе нужник, – словно вообще свои дела нигде не справляли, – но каждое утро он становился как-то малость больше и вонял хуже прежнего, так што приходилось регулярно засыпать его известью, штобы, значит, предотвращать вонь и распространение инфекший.

Надеюсь, хоть с инфекшиями оно работало лучше, потомуш с запахом – никак.

– Почему твоей никогда не бывает? – проворчал я.

– Потому что па может сколько угодно думать, что как мужчина ты меня лучше, свиная ты ссанина, – сияя сказал Дэйви, – но за главного все равно ставит меня.

И ухмыльнулся еще вдобавок.

Я поплелся к нужнику.

Дни шли и шли, пока не прошло полных две недели, а потом и больше.

Я был жив и как-то справлялся.

(а она?)

(она-то как?)

Каждое утро мы с Дэйви ехали верхами в монастырь, и там он «надзирал», как спаклы сносят заборы и корчуют колючки, а я цельный день греб лопатой фураж, которого никогда не хватало, и без особого успеха пытался починить последние два водяных насоса. Ну, и сортир – потому што очередь была всегда моя.

Спаклы молчали. Не делали ничего, штобы спастись, – все пятнадцать сотен (это мы их, наконец, посчитали), втиснутые в загон, где я и двухсот овец бы не разместил. Прибыла еще охрана, встала поверху каменной стены, просунула ружья через ряды колючей проволоки. Но спаклы все равно не делали ничего угрожающего.

Они были живы. И как-то справлялись.

И весь Новый Прентисстаун – тоже.

Каждый день мэр Леджер рассказывал, чего повидал, пока собирал по городу мусор. Мужчины и женщины до сих пор порознь; еще новые налоги; еще правила относительно платья; список книг, которые нужно сдать и сжечь; обязательное для всех посещение церкви – только, конечно, не собора.

Но вообще-то город опять становился настоящим городом. Магазины открывались, на дорогах опять показались телеги и делебайки и даже один или два делемобиля. Мужчины вернулись к работе. Ремонтники ремонтировали, пекари пекли, фермеры возделывали землю, дровосеки секли лес; некоторые даже сами, по собственному почину, завербовались в армию, хотя новых солдат было за версту видать, потомуш им еще не дали лекарства.

– А знаешь, – сказал как-то ночью мэр Леджер, и я уже все увидел у него в Шуме, не успел он и рта раскрыть, – мысль увидел, как она там образуется; мысль, которой сам не думал – которую не давал себе думать. – А знаешь, все даже близко не так плохо, как я боялся. Я думал, будет резня. Думал, я умру, а город сожгут. Сдаться и через это спастись был один шанс на миллион… но, может быть, он, в конце концов, и не врет.

Он встал и выглянул в бойницу на Новый Прентисстаун.

– Может быть, война и правда окончена.

– Эй! – На полпути к нужнику пришлось оглянуться: к Дэйви подошел какой-то спакл.

Он держал свои длинные белые руки вверх и вперед – типа, как такой мирный жест – и, подойдя, принялся щелкать и тикать, показывая туда, где спачья группа как раз закончила валить забор. Он щелкал и щелкал, тыча в одно из пустых корыт для воды, но понять эти звуки все равно было никак нельзя: как их поймешь, когда Шума нет?

Дэйви сделал большие глаза, закивал сочувственно, но ухмылка у него была, как всегда, нехорошая.

– Да, да, вам пить охота после тяжелой работы, – сказал он. – Еще бы не охота, как же иначе-то, спасибо, что напомнили, спасибо вам большое. А в ответ я вам вот чо скажу…

И врезал рукоятью пистолета спаклу прямо по лицу. Прямо слышно было хруст кости! Спакл упал наземь, хватаясь за челюсть, длинные ноги задрыгали в воздухе.

Волна щелчков поднялась, прокатилась кругом; Дэйви наставил пистолет на толпу. На стене разом взвели ружья, дула как по команде опустились, глядя черными жерлами на спаклов. Те отшатнулись, только один, со сломанной челюстью, все извивался и бился в траве.

– А знаешь что, ссанина? – задумчиво поделился Дэйви.