Воплощение

Я очнулась некоторое время спустя, чувствуя, как чьи-то прохладные костяшки скользят по моей щеке. Мои веки затрепетали, сердце пустилось вскачь. Я каждой клеточкой своего организма почувствовала, что это Доминик, ещё до того, как увидела его. И на крошечную долю секунды я позабыла обо всём, что случилось с ним перед тем, как я вошла в Завесу, и я снова была счастлива. Я в безопасности, спокойна и любима. Но затем реальность разодрала глотку фантазии.

— Здравствуй, ангел.

Его бархатный голос был слаще мёда, но тёмные глаза оставались пустыми, потеряв всё то, что было в них раньше, когда он смотрел на меня.

Сердце заколотилось в груди. Я ударила его по руке и вжалась спиной в подушку.

— Не прикасайся ко мне! — предупредила я. Моё горло всё ещё болело из-за перенесённых травм.

Даже в таком полуживом состоянии я понимала, что передо мной не мой Доминик, как бы приятно мне ни было при пробуждении. Это всё обман: его ласковые прикосновения, его кривая ухмылка, даже нежность в голосе. Всё это фальшь. Просто иллюзия, созданная с помощью дыма и зеркал.

— Почему мне нельзя прикоснуться к своей девушке? — спросил он, сведя брови. Его хмурый вид противоречил ухмылке на губах. Вся его мимика была неправильной, и я ненавидела его лицо за это.

— Я не твоя девушка. Ты мне никто.

Слова, с трудом выдавленные, прозвучали жалко, потому что во мне не было достаточно огня, чтобы произнести это хоть сколько-нибудь правдоподобно. В моём организме слишком много успокоительного, чтобы вести себя безрассудно. Да и с разбитым сердцем сложно принять грозный вид.

Улыбка Доминика стала шире.

— Ты никогда не умела врать.

— Убирайся к чёрту из моей палаты. — Мне хотелось спрыгнуть с койки и бежать, пока ноги не откажут, но, боюсь, я едва ли преодолею пару метров. Веки всё ещё слипаются, а голова слишком тяжёлая от убойной дозы успокоительного. — Габриэль будет здесь с минуты на минуту.

Он тихо усмехнулся, беря стул, на котором днём сидел Трейс, и поставил рядом с моей койкой. Опасные тени в его глазах всё ещё пугали меня. Доминик сел и скрестил ноги.

— Я не боюсь своего брата. Все мои посещения до этого проходили гладко.

В горле застрял неприятный ком от осознания, что он уже не первый раз в моей палате.

— Что тебя так удивило, ангел? — пожурил он, с лёгкостью прочитав мои мысли, будто они были написаны на лице. — Почему, по-твоему, ты так быстро исцеляешься?

Я не могла ответить. Я не могла вообще говорить. Слёзы злости жгли уголки моих глаз. А Доминик смотрел на меня снисходительно. Он хотел, чтобы я знала: он несколько раз бывал здесь, пока я лежала без сознания. При желании он может добраться до меня в любой момент, и я никак не смогу его остановить.

Не в нынешнем своём состоянии, по крайней мере.

Уголки его губ приподнялись в самодовольной ухмылке.

— Как бы то ни было, приятно вновь увидеть твои глаза, — спокойно продолжил он, как будто весь этот разговор был вполне нормальным и последовательным. — Всё же ты заставила меня поволноваться.

Я скептически фыркнула.

— Разве твоя прародительница включила обратно твои чувства? Не думаю.

— Туше. — Доминик подался вперёд, опасно вторгшись в моё личное пространство. — На самом деле я переживал, что мне придётся искать себе другую игрушку. А мне очень нравится играть с тобой.

Он повёл своим длинным тонким пальцем по моему предплечью, медленно и устрашающе, но я хлопнула по нему.

— То есть я для тебя просто игрушка? И всё? — спросила я, запрещая себе фокусироваться на боли, которую причинили его слова, но всё же они оставили ожоги третьей степени на моём сердце.

— Говоришь так, будто это плохо. Разве ты не любишь играть, ангел?

Я не стала отвечать. Я отказываюсь играть с ним в кошки-мышки. Я попыталась потянуться к нему через нашу связь — почувствовать его эмоции через узы, что нас соединяли, — и вернуть его, но нет, там была лишь пустота. Словно канат отрубили, и теперь он уныло болтается на ветру, даже зацепиться не за что.

— Почему я больше не чувствую тебя? — озвучила я свой вопрос. Мне нужно, чтобы он дал мне какое-нибудь объяснение.

Доминик лениво улыбнулся.

— Потому что нечего.

Мой живот сводило и скручивало. Меня бы уже стошнило, да только внутри ничего, кроме желчи.

— То есть у тебя не осталось ко мне никаких чувств? — тихо произнесла я, желая, чтобы он сказал об этом прямо. Чтобы растоптал в пыль остатки надежды, за которые я продолжаю отчаянно цепляться.

Его взгляд потемнел.

— О, чувства есть, моя искусительница, но не те, которые ты пытаешься найти.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— А что с кровными узами?

— А что с ними?

— Мы всё ещё связаны? — прямо спросила я, устав от его игр.

— Ты бы этого хотела? — улыбнулся он.

— Ответь на чёртов вопрос, Доминик.

Он вскинул глаза к потолку, словно правда была высечена где-то там.

— Допустим, сейчас наша связь сильнее, чем когда-либо.