Вопль археоптерикса

– Да не на самолет она действует, а на все вокруг. Время смещает, и пространство перемешивает, но немного. Рейхстаг бы не весь в прошлом оказался, а кусками, какой куда провалился. Самолет маленький, целиком, в одном куске, сюда попал.

– А остальные куски где?

– Так вокруг же ничего не было. Воздух. Где-то здесь он, – Проша покрутил рукой над головой.

– Где-то здесь, – повторил Алексей, озадаченно взглянув на Прошу, – так и Юнкерс могли с собой сюда притащить. Какой радиус действия у машины? Соседи с автоматами точно не заглянут? На огонек?

Мне тоже про это подумалось, Юнкерс тогда совсем близко шел. А Проша будто и не слышал вопроса, шпарил про свое:

– А после сброса вы постараетесь самолет к парашюту поближе держать, чтоб в зону действия попасть.

Самолет к парашюту поближе держать… Не стал я расстраивать Прошу, да и остальных, хотя остальные-то сами были способны догадаться. Скорость у меня минимальная под двести километров в час, даже с потерей высоты. Как я буду машину на одном месте удерживать? Только кругами ходить и надеяться, что бомба сработает, когда близко окажемся? Но я-то промолчал, а Галюченко не удержался:

– Ты, Проша, никогда в кабине стрелка не сидел, парашютиста из нее не бачил. У нас же скорость – тильки купол здесь, змигнув, и мы в километре!

– Решим эту проблему, – вмешался Костя. – Можно круг описать и в расчетный момент команду на срабатывание рацией подать. Вон у тебя, Проша, антенны какие. Аж две пулеметные позиции освободить пришлось – и в носу, и в хвосте.

– Нет с машиной радиосвязи, – огорчился физик. – Это не антенны, а бесконтактный емкостной контур. Как предохранитель работает, чтобы процесс внутри самолета не включился.

Проша оборвал себя на полуслове, покраснел и промямлил:

– Я думал, что как предохранитель. А она все равно включилась.

– Ничего, – не сдавался Климов. – Рация на Ланкастере раздельная – передатчик себе оставим, приемник к бомбе прикрутим, а таймер на ней отключим.

– Круг описать, – проворчал я, – к бомбе прикрутим… Дырки латаем… А никто не заморочился, как взлетать будем.

Замолчали. Проша на меня удивленные глаза уставил. Алешка отвернулся. А, тоже, значит, думал уже, Костя скривился и бровки домиком сделал, прикидывал, поскольку эту проблему с кондачка не решишь. Петр Иваныч смотрел, а сам будто пересчитывал что-то. А что тут пересчитывать, лес валить придется, но это ж целая просека нужна.

– Сколько потребуется для взлета? – откликнулся первым Проша.

– По-хорошему, этому кораблю нужно не меньше метров семисот твердого покрытия. В длину. И в ширину метров восемьдесят, а лучше – больше. На кочке вильнешь, крылом в фарватер не впишешься, и в елку.

Проша помрачнел.

– Ух ты, семьсот метров! Семьсот на восемьдесят – больше пяти гектаров рубить, – уныло восхитился Костя, повернувшись к джунглям. – А может, по пляжу разгонимся?

– Не получится, – я даже удивился несообразительности радиста. – Видел, какие борозды пропахали, когда садились? Этот песок ногой ткнешь – по полколена закапываешься.

– И чего ухать, як филин, – сонно проворчал Галюченко, – козу бы найти. Какой тут птеродактиль, Проша, по твоим приметам к козе ближе? Молочка бы.

– Да какие козы, Петр Иваныч, – физик удивленно потер облупившийся нос, – ни одного молоконесущего животного на весь Меловой период. Не произошли они еще.

Нас разобрал хохот, такое удрученное лицо стало у бортстрелка.

– Тьфу ты. Вот ведь занесло, так занесло, – покачал головой Галюченко, – Гитлер – подлюка, все наперекосяк из-за него. И сюда свалились, и в баню не попали, даже рубаху сменить не получается. Полосу рубить надо, выбираться, я завтра два этих гингки свалю.

И так он это ровно сказал, что мы забыли смеяться и уставились на него. Проша первым очнулся:

– Правильно, Петр Иваныч, и я два.

– Ох, держите меня семеро, – хохотнул Алешка, – чем валить-то будете? Топоры чи есть, чи нет? – ехидно выдал он.

Ишь, как раззадорило, по-украински шпарит не хуже Галюченко.

– Один есть! – сказал я, рассмеявшись и зевнув. – В аварийном Ланкастера. Лопата даже имеется. Слышал, аварийку так собирают – попал один в переплет, в тундре, скажем, приземлился, в следующий раз обязательно сухое горючее в НЗ воткнут. Нам-то в ЕР-ке не повернуться будет с топором, да еще и с лопатой, а в Ланкастере их и не заметишь. Петр Иваныч прав, его и топор завтра. Но, извини, только на один день, дальше жребий тянуть придется. Всем, включая меня. Да и намахаешься так, что к обеду взвоешь.

– Не взвою, чи я дрова ни разу в жизни не рубил. Ну ладно, значит, отдохну в принудительном порядке, а остальные завтра на подхвате. Я спать, что-то засыпаю уже, – потянулся Галюченко. – По уставу положено.

– Устав еще не написали здесь, неграмотные, всеобуч у динозавров не вводили, – пробубнил радист. – Не положено спать ефрейторам.

– Нет устава, нет и службы. Так спать буду, – пожал плечами Галюченко.

– Проша, а что говорит наука про каменные топоры? – отвернулся от стрелка Костя, его конопатое лицо было сонным, но решительным.