Воображенные сонеты

В таких условиях Ли-Гамильтону предстояло прожить с тридцати до пятидесяти лет — парализованный человек, страдающий от постоянных болей, практически лишенный связи с окружающим миром. Беседы и письма должны были укладываться в несколько слов; даже любимую им поэзию, как мы уже сказали, он мог слушать только небольшими порциями. Однако именно за эти двадцать лет Ли-Гамильтон создает все свои основные поэтические произведения. Диктовать стихи ему тоже было непросто: в течение многих лет он мог произнести подряд только одну-две строки.

Мать Юджина все больше стареет и все чаще болеет; Вернон Ли к тому времени большую часть жизни проводит в Англии и уже не имеет возможности ухаживать за братом, как прежде. И тут случилось чудо: болезнь Ли-Гамильтона в 1894 г. пошла на убыль. Невольно закрадывается мысль, что подсознание отпустило тело на свободу, когда возникла реальная угроза, что инвалид останется без присмотра. (Правда, Вернон Ли объясняла это иначе: она нашла иностранного специалиста по спинномозговым заболеваниям и следила за тем, чтобы больной следовал его рекомендациям[2].)

Юджину потребовались месяцы, чтобы снова научиться ходить, но вскоре он становится совершенно здоровым человеком. В 1896 г. Матильда Пэйджет умирает; тут сказывается фамильная страсть к перемене мест, и Юджин отправляется в путешествие. В 1897 г. он посещает Англию, затем Канаду и США, и возвращается оттуда «новым человеком». В Риме он знакомится с шотландской писательницей Энни Холдсворт и в 1898 г. женится на ней. В 1903 г. у них рождается дочь Персис, которой суждено было прожить только год — Персис умерла от менингита. Горе безутешного отца вызвало слабость и депрессию, которые быстро привели к параличу. 7 сентября 1907 г. Ли-Гамильтон скончался и был похоронен во Флоренции рядом со своей матерью и дочерью.

Каково же литературное наследие Юджина Ли-Гамильтона? Как мы уже сказали, основные его поэтические творения были написаны в период двадцатилетней болезни. В 1878 г. выходит книга «Стихотворения и переводы» — первые опыты поэта, пробующего себя сразу в нескольких направлениях. Тут и стихотворения, написанные белым стихом, и рифмованные стихи в традиционных формах, и переводы — из Гёте, Лоренцо Медичи и современных автору итальянцев-патриотов: Леопарди, Кардуччи, Алеарди. Однако сборник в целом еще несет явные следы ученичества.

Совершенно иначе воспринимаются следующие книги Ли-Гамильтона: «Боги, святые и люди» (1880), «Новая Медуза» (1882) и «Аполлон и Марсий» (1884). Теперь перед нами предстает зрелый мастер со своим кругом тем, с установившимся эстетическими принципами и полностью сложившейся поэтической техникой. Большая часть представленных здесь стихотворений представляет собой длинные баллады с готическими сюжетами; мы найдем и врача-изувера, который режет живое человеческое тело для познания тайн анатомии, и фанатика, приносящего в жертву собственного сына, и сестру милосердия-вампиршу, и загадочную красавицу, волосы которой ночью превращаются в змей. Все это написано с изяществом и блеском, но разделяет общую беду викторианской поэзии — чрезмерную склонность к велеречивому многословию.

Вторую группу стихотворений составляют драматические монологи, герои которых также близки к викторианской готике, а сам жанр несет отчетливую печать творчества Р. Браунинга (прежде всего, таких его монологов, как «Моя покойная герцогиня», «Фра Липпо Липпи» и «Андреа дель Сарто»). Однако Ли-Гамильтон далек от простого подражания. Форма его монологов изысканна, а в содержании отчетливо проявляется индивидуальность поэта, развивающего находки Браунинга в направлении, свойственном только ему. Яркое свидетельство тому — «Мандолина», приведенная в приложении.

Первое, что бросается в глаза, — это идентификация себя с аномальными персонажами, беззащитными перед необычными обстоятельствами или соблазнами. Идет ли повествование от первого лица или от третьего, признания героя всегда обретают силу исповеди. Автор с удивительной полнотой адсорбирует психическую природу своих героев, и эта эмпатия будет свойственна всей последующей поэзии Ли-Гамильтона.

Второе, что необходимо отметить — это эстетическая позиция, четко сформулированная в «Аполлоне и Марсии». Ли-Гамильтон не скрывает своей приверженности к буйным фригийским ладам Марсия, предпочитая их стройной, но зажатой канонами дорийской музыке Аполлона.

При этом ему совершенно чуждо ницшеанское противопоставление дионисийского начала аполлоническому. Речь идет только об эстетике, а не об отношению к миру, и на этом стоит остановиться подробнее. Судьба Ли-Гамильтона напоминает судьбу Гейне и Леопарди; нет сомнений, что при жизни сравнение с ними должно было набить ему оскомину. Между тем мировосприятие Ли-Гамильтона далеко от их мировосприятия, что прекрасно видно из его сонета, посвященного Леопарди (см. сонет 201).