Воображаемые девушки

Я продолжала молчать.

– Но у сестер был отец, общий. Поэтому они были так похожи. Он был… угадай, кем он был? Кое-кем очень важным. Мэром целого города.

– Правда? – Я настороженно наблюдала за ней. – И кто же это?

– Ты же знаешь перекресток Уинчелла, по дороге к старшей школе?

Это было одинокое пересечение улиц на Двадцать восьмом шоссе, где находились пиццерия, антикварная лавка (которая, уверена, давно уже закрылась) и светофор. Руби обычно игнорировала любые светофоры, поэтому мы всегда там проносились.

Я кивнула.

– Он был назван в честь него – мэра Уинчелла, последнего мэра Олив. Он умер до того, как город уничтожили, но на его место так никто и не пришел. После его смерти девочки остались совсем одни. Никто из горожан не помогал им – из-за зависти, как я уже говорила. Старшая сестра понимала, что она обязана заботиться о своей сестре, потому что больше было некому.

– И еще ей приходилось заботиться о самой себе, – добавила я.

Руби равнодушно махнула рукой.

– У сестер не было ничего, кроме их дома в Олив. И когда в город пригнали бульдозеры, этот дом должны были снести вместе с остальными. Думали, что девочки не станут сопротивляться – пусть даже у них никого не осталось и им некуда было идти. Но старшая сестра считала иначе. – Руби улыбнулась, потому что хотела, чтобы я сама сказала это.

– Они не стали уезжать?

– Нет, она отказалась. Они с младшей сестрой остались. – От волнения у нее даже запылали щеки. – Эти девочки были среди тех, кто остался до самого конца, Хло.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила я. – Ты где-то об этом читала?

– Хм? – отрешенно произнесла Руби. – Мы бы тоже не стали уезжать. Оставались бы на месте до последнего дня, до тех пор, пока они не закончили бы строить дамбу, до тех пор, пока не умолкли бы все машины, а рабочих не отправили бы туда, откуда они явились. До тех пор, пока не пришло бы время.

– Время для чего?

– Время для затопления, Хло. Время для того, чтобы забрать все, что у нас было.

– И что бы мы делали? – почти прошептала я, но сестра все равно услышала меня.

Я уже не знала, про кого она рассказывает – то ли про тех двух сестер Уинчелл, про старшую из них, которая знала, что делать, или про младшую, которая слушала старшую, то ли про нас… Реальных или вымышленных, живых или мертвых, занесенных в учебники по истории или выдуманных, растерянных, нас четверых унесло волной.

– А ты сама как думаешь? Что бы мы делали? – сказала Руби. – Мы взобрались бы на самый верх дома. И ждали бы, как ждали те две девочки. Старшая сестра затащила наверх младшую, они взобрались на трубу и ждали. Дамбу открыли, но они не знали, как высоко поднимается вода – не было никаких предупреждающих линий на стволе дерева, ничего такого. Да и все деревья срубили.

Но до того, как пришла вода, был этот звук, такой громкий, что его слышно было на мили. И это было единственным настоящим предупреждением: последний шанс, убегайте, пока можете… Знаешь, на что он был похож?

Сестра сложила губы трубочкой и то ли взвизгнула, то ли зашипела. Как будто у какого-то инструмента забились все отверстия и от напора звука он лопнул. Ужасный, неприятный звук. Руби – многие этого не знали, а иначе попросту старались не замечать – была напрочь лишена музыкального слуха.

– Паровой свисток, – объяснила она. – Но представь, как он свистел снова и снова – на протяжении часа. Целый час, чтобы у людей было время уйти. Но потом звук затих, и несколько секунд стояла такая тишина, что слышно было лишь как чирикали на деревьях птицы… ну, знаешь, конечно, если бы только они не выжгли лес и не убили всех птиц. Паровой свисток умолк. И хлынул поток воды. А что было потом, мы с тобой прекрасно знаем.

– А те девочки? – спросила я.

Она перевела взгляд на воду, и я за ней. Это и был ее ответ.

– Значит, после всего этого старшая сестра потеряла младшую, – сказала я. – Разве нет?

– В смысле? – непонимающе спросила Руби. – Ты меня не слушала?

Конечно, слушала. Я пыталась услышать – и понять.

Я снова повернулась к водохранилищу и взглянула на его спокойную, ровную гладь. По коже пробежали мурашки. Никто не подумал бы, что там, внизу, есть что-то живое, даже рыба. Но мы-то с сестрой знали.

Я взглянула на Руби, в ее лице что-то изменилось. Щеки алели, губы покраснели без всякой помады, глаза стали зелеными, как листва на деревьях – но то было лишь на поверхности. Она не позволяла мне увидеть, что скрывалось под этой маской.

Это было как-то связано с водохранилищем, я была уверена на все сто. И с Олив.

– Зачем ты рассказываешь мне это, Руби?

– Я просто хотела, чтобы ты знала, – с невинным видом ответила она.

– Какое отношение к нам имеет вся эта история с Олив?

Сестра открыла рот. И тут же закрыла, потому что снизу, со стороны двора, до нас донеслись голоса. Джона вернулся, вместе с Лондон.

Руби подошла к самому краю «вдовьей площадки» и, перегнувшись через перила, крикнула:

– Вы поменяли колесо?

Они что-то ответили ей, и она повернулась ко мне.