Вольтер

Очевидно, Готье добился своего тоже не сразу. У нас нет оснований не доверять Ваньеру, свидетельствующему, что в первое посещение аббата на его предложение исповедаться Вольтер ответил — он любит бога, но не нуждается в посредничестве священников. Когда обескураженный аббат ушел и секретарь спросил о нем своего патрона, тот сказал:

— Вероятно, он хороший человек, что не мешает ему быть старым идиотом.

Один из крупнейших немецких вольтеристов конца прошлого и начала нашего века, доктор Давид Фридрих Штраус, ошибается, говоря, что Вольтер написал свое кредо «Я умираю с верой в бога, любовью к моим друзьям, без ненависти к моим врагам и проклиная суеверия» (подлинник хранится в парижской Национальной библиотеке) по просьбе возмущенного протестанта Ваньера, после того, как дал или отправил аббату Готье заявление, что желает умереть в вере, в которой родился. Кредо датировано 28 февраля, то есть двумя днями раньше. (У Штрауса много и других неточностей.)

Это, конечно, мелочь. Гораздо важнее ответить на вопрос, почему Вольтер согласился пе только исповедоваться, но и дать в руки церкви такие документы. Разгадка в том, что он боялся повторить посмертную участь Адриенны Лекуврер и не придавал значения своему поступку.

Есть несколько версий ответа Вольтера на вопрос, почему он примирился с Гадиной. Но во всех вариантах этой фразы есть упоминание о том, что если бы он родился у берегов Ганга, то умер бы, соблюдая обычаи браминов, даже «с коровьим хвостом в руке». Различие лишь в том, что у одних биографов он так сказал аббату Готье, объясняя, почему хочет умереть в лоне католической церкви… У Штрауса он так ответил одному из своих друзей, предпослав фразе про коровий хвост другую: «С волками жить — по-волчьи выть».

Но все биографы, называя разных священников, и у одних — накануне, у других — за два дня до смерти, сходятся на том, что Вольтер одинаково отвечает на один и тот же вопрос, признает ли он божественность Спасителя: «Дайте мне умереть спокойно».

Спокойно ли он умирал? Д’Аламбер написал Фридриху II о последних днях Вольтера — принимая опиум от мучивших его страшных болей, он почти все время был без сознания и только в редкие светлые промежутки тихо жаловался на то, что приехал в Париж, чтобы там умереть.

Доктор Троншен, напротив, в одном письме сравнивает возбуждение умирающего с бурей.

Но оба сходятся в главном: Вольтер жестоко страдал оттого, что расставался с жизнью. И отнюдь не страшась мук ада… Троншен не разделял убеждений своего пациента и друга, но и он был вынужден признать, что Вольтер оставался самим собой до последней сознательной минуты, сохранил верность своим взглядам, страсть к труду… Не расставался с неотвязной мыслью о незаконченном Академическом словаре. И в своей тактике Вольтер был верен самому себе.

А примирение с Гадиной, так же как и с абсолютизмом, не состоялось. Католическая церковь придала гораздо большее значение его последней просьбе — дать умереть спокойно, тому, что он так и не признал божественности Христа, чем письменному покаянию 2 марта. Ошиблись и он и поддерживающие его в этом намерении друзья. Вольтер унизил себя напрасно. Архиепископ парижский не разрешил похоронить его, тем более в присутствии всех академиков на отпевании, в церкви Кордильеров, как предполагалось. Но скорее всего запретил бы его торжественные похороны по религиозному обряду и если бы Вольтер покаялся второй раз, перед самой кончиной.

И мертвый, Вольтер оставался контрабандой.

Еще в Ферне он приготовил себе гробницу в построенной им церкви, позже завещал похоронить себя в ванной комнате. Близкие не могли выполнить ни первого, ни второго. его желания. Набальзамированное тело племянник покойного, аббат Миньо, облачил в халат, надел на мертвую голову ночной колпак, посадил труп в карету, как живого, и поспешно увез за двести лье от Парижа, в аббатство Сельер, в Шампани. (Мозг и сердце перед этим вынули.) Сердце покоится сейчас в цоколе скульптуры Гудона в Национальной библиотеке, в Париже. 2 июня, после торжественной панихиды в церкви аббатства, Вольтер был похоронен на освященном кладбище. А едва гроб был опущен в землю, пришел приказ епископа Труа с запрещением его хоронить.

Великий человек и мертвый сыграл последнюю шутку с Гадиной. Благодаря тому, что был похоронен контрабандой, сумел избежать посмертной участи бедной Лекуврер, чего так боялся. Аббат Миньо за самоуправство, разумеется, пострадал, его сместили. Но годом позже масонская ложа «Девяти сестер» отслужила торжественную панихиду по усопшему Вольтеру, и Фридрих II заказал реквием, исполненный в берлинском католическом соборе.

На этом церемонии похорон вольнодумца не закончились. Через тринадцать лет после смерти Вольтера революционное Национальное собрание постановило перевезти из Труа его останки в Пантеон, бывшую парижскую церковь святой Женевьевы.

Исторический парадокс заключался в том, что туда же перенесли останки его заклятого врага — Жан-Жака Руссо. Великая французская революция — мы знаем — признала их обоих своими главными предшественниками.