Вольта

Мир напоминал кипящие кастрюли, одна в другой. Буйствовали любовные инстинкты — это у сыновей забурлила кровь. Наука переваривала куски природы, а заодно — и жизнь своих служителей. Клокотали политические страсти: получила независимость Бразилия, французы подавили волнения в Португалии и Испании. Словно не пережив пиренейской экзекуции руками недавних революционеров, скончался Карно.

Вот и ушли соратники Бонапарта: Монж, Бертолле, теперь Лазарь Карно. Вольта хорошо знал голубоглазого высокого блондина, тот был всегда учтив, но холодноват.

1824. Сицилийский академик.

Годы тянули вниз. В 85 лет умер старый друг Москати. Не прожив и половины этого срока, скошен недугом на бастионах греческой Мисулонги пламенный Байрон. У него на родине свирепствовал экономический кризис, возникли тред-юнионы, английские «цивилизаторы» захватили Бирму.

А Вольта тихо существовал в Комо, растягивая запасы жизненных сил. Он не хотел уходить, ему все было интересно, из действующих лиц он попал в зрители, но трагедия нравилась. Вот и Терезе 5 июня исполнилось 60, полжизни она отдала ему. Серебряную свадьбу справили давно, шутил профессор, скоро золотая.

В Париже умер Людовик XVIII, граф Д'Артуа стал отныне Карлом X. Что ж, смерть скашивала как бонапартистов, так и их врагов. А Вольта процветал, если можно назвать цветами последние чествования зажившегося ученого: его избрали в Сицилийскую академию естественных наук. Заслужил.

Любопытные ассоциации: Академия Радостей, а директором там принц Чезаре Борджиа! Вот бы в шутку переправить дату сообщения с 12 мая 1824 года на 333 года назад, как раз попадешь к его знаменитым родственничкам Алесандро, Цезарю и Лукреции. Те опьянялись преступными «радостями»: обжорством, отравлениями, распутством, ложью и ударами кинжалов. А их потомок смирно взращивает посев на грядках научных…

1825. Бедный Александро!

Речь шла не о Вольте, а о русском царе. Болтали, что JIaгарп воспитал из сына Екатерины II настоящего либерала, но реальная жизнь оказалась куда более жестокой, чем в философских трактатах. Взойти на трон через труп отца, дважды проиграть войны Наполеону в союзе то с Австрией, то с Пруссией, пойти на унизительный: мир в Тильзите, порвать добрые и выгодные связи с мудрыми англичанами, выращивать со Сперанским прожекты России парламентарной, а потом оказаться вынужденным изгнать доверенного советника, наконец, война с Наполеоном, оказавшаяся столь безнадежной вначале, но увенчанная ошеломившей самого Александра развязкой — триумфальным въездом в Париж на белом коне!

И вот смерть, она пришла подозрительно вовремя. Узнав о кончине российского властелина, Вольта думал не столько о нем самом, сколько о его загадочной стране, в которую столь часто вели, но так и не привели Вольту житейские тропки. И о том еще, что там, в почти непостижимой дали, тоже горел свет знаний.

В том же году ушли Вассали и Пикте, баварский король Максимилиан и венский капельмейстер Сальери, злой гений Моцарта, воспитавший, однако, Листа, Шумана и отчасти Бетховена. Чем больше радостных встреч, тем больше печальных расставаний! Время затягивало раны Франции, Карл X выплатил эмигрантам огромную компенсацию за понесенный ущерб.

В Брюсселе скончался: Давид, ухитрившийся стать символом как республики Робеспьера, так и империи Наполеона. В бурное время могли выжить только те, кто легко менялся вместе с обстоятельствами. Чуть моложе Вольты, художник успел многое: попал в академики, организовал первый независимый и платный салон, якобинцем проголосовал за казнь короля, трудился в Комитете общественной безопасности, потом стал легионером и первым живописцем нового императора. И вот финал деятельности человека: организатор невиданных дотоле массовых празднеств Братства и Верховного Существа, законодатель революционных мод, творец величавого стиля ампир, певец деяний Вольтера, Лепелетье, Марата и Бонапарта сражен сердечным недугом над грудой орденов и почетных дипломов.

Уходили в небытие эпохи Конвента, Директории, новой династии, прощальным аккордом звучало имя Сен-Симона. Два года назад граф неудачно стрелялся, ныне он умер всерьез, оставив после себя бесплотный призыв к уравнению доходов и лозунг «от каждого по способностям, каждому по его труду». В бурную жизнь Сен-Симона вместились знатные предки, сражения, пленения, заморские авантюры, тюрьмы, нищета и богатство, но они отшумели с жизнью. Остались отзвуки теорий Руссо, хвала всемирному тяготению Ньютона и восторги перед грядущим веком машин Уатта — граф ярко светил отраженным светом!

Уже миновали теологическая и метафизическая стадии прогресса, учил сен-симонист Конт, наступает век позитивных наук, точное знание сменяет общие рассуждения. Только наука спасет мир, вещал апологет Сен-Симона, революции — это бред, тормоз, кровь. Позднее Маркс небрежно прокомментирует: «Это нечто жалкое», имея в виду эпигонов великого создателя светлых утопий.