Волшебный час

— Нет. Это всего лишь мои предположения.

Николя Всемилостивый встал, расправил плечи и — ки-я! — шарахнул кулаком по стене. Потом сел и стал усердно притворяться, что у него совершенно не болят костяшки пальцев.

— Послушайте, Стив, я могу быть с вами откровенен?

— Рискните. — Я наклонился вперед и легонько, по-приятельски шлепнул его по плечу. — Конечно, можете.

— Вам знакомо имя Кэтрин Пурель?

— Актриса? Да, разумеется.

— Это не для разглашения. У меня с ней кое-что было, когда мы только начинали сниматься. Она тогда жила с одним типом из кинопрофсоюза. Точнее, со своим агентом. Фактически была за ним замужем. Короче, у нас с ней случилась безумная любовь, потом безумное расставание, безумная ненависть. А прошлой зимой мы столкнулись в Вейле. У нее новый муж — архитектор. Новый агент. Но знаете, как это бывает, все проходит. Мы перестали совершать глупости и стали… Думаю, это называется «друзьями».

Я все понял: он пытался объяснить мне, что там, в Вейле, пока муж ошивался где-то по делам, Ник попросту трахнул Кэтрин Пурель. Я постарался приободрить Ника тем, что, я надеюсь, выглядело как понимающая улыбка.

— Так вот, во вторник вечером она мне позвонила. Из Лос-Анджелеса. Она интересовалась, как там с фильмом. Сперва я решил, что она прослышала, как паршиво Линдси играет, и просто хотела поиздеваться. Она ненавидитЛиндси и обожаетиздеваться. Когда-то Кэт играла вместе с Линдси. А все, кто имел дело с мисс Киф, терпеть ее не могут. Я подумал «отлично», и мы посплетничали про Линдси и Сантану, и как он оказался ее первым латиноамериканцем-некоммунистом. Ну, и как Линдси всегда закрывает глаза, когда Сантана говорит, будто бы концентрируясь на Голосе Всевышнего, и как всегда хочется как следует ей вмазать. В общем, мы болтали долго-долго, но было во всем этом что-то недосказанное. Я это чувствую. Видите ли, Стив, я ведь этим и зарабатываю себе на жизнь, — тем, что живу ощущениями и интуицией.

— Безусловно, — поддакнул я, чтобы его раззадорить.

— Так вот, я ей сказал: «Давай-ка, Кэт, выкладывай все начистоту. Что ты слышала?» Она потребовала поклясться, что я ни единой душе не обмолвлюсь, и сообщила, что Сай в то утро ей звонил.

— И?

— Он спросил ее, не была ли бы она так любезна и не просмотрела бы быстренько сценарий «Звездной ночи». Под большимсекретом. Вы понимаете, о чем я?

— Он хотел, чтобы она проглядела роль Линдси?

— В точку! — сказал Ник. — Думаю, Сай уже догадался, что его ожидает потеря ценой в двадцать миллионов. А еще я думаю, что он отыскал кое-кого поблондинистееили погрудастее. Линдси его упустила. Я полагаю, Стив, Сай вполне созрел для того, чтобы убрать Линдси.

Когда Линн решилась связать свою судьбу с моей, она знала, что у нас будет много общего. Обоюдное стремление к любви, взаимопониманию, семье, плюс — поскольку ей приходилось пару раз в месяц взвешивать по крайней мере одно предложение руки и сердца — иметь хороший шанс убедить свое зловредное семейство в собственной независимости. Но, решившись связаться со мной, она тем самым сознательно и добровольно приобрела полный джентльменский набор: бывшего алкоголика (не говоря уж ничего о моих пристрастиях в прошлом к гашишу, барбитуратам и героину), бывшего блядуна, старого пердуна, трудоголика, непоследовательного даже в своем стремлении совершать утренние пробежки. Она приняла меня всего, без остатка, без лишних вопросов.

Была ли она безупречна? Нет. Она была жуткой чистюлей, из тех, кто в школе слыл счастливым обладателем Самого Аккуратненького Блокнотика и Самого Красивого Почерка. Не сказать, чтобы я сам был не аккуратен, но до нее мне было далеко. Ей приходилось сдерживаться, чтобы не застилать постель каждый раз, когда я вставал с постели сбегать в туалет. Она каждый божий вечер проверяла, хорошо ли заточены ее карандаши. Если Линн и решалась на безумный поступок и соглашалась искупаться нагишом при лунном свете, то только после того, как завершала подготовку плана уроков, и до того, как начнутся одиннадцатичасовые новости. И все же, как бы я ни потешался на ее счет, где-то в глубине души это меня успокаивало. Я нуждался в упорядоченной жизни, предусматривающей хорошо заточенные карандаши и выключение света сразу же после окончания монолога Джимми Карсона, ведущего вечерних новостей. Все несовершенства Линн в конечном счете меркли и оборачивались достоинствами. Так отчего же я не сходил с ума от счастья? Отчего же я никак не мог заставить себя принять Линн всю целиком, как она приняла меня? Как получилось, что я никак не находил сил сказать себе: да, пусть она чересчур серьезна, но какого черта обращать на это внимание, когда у нее такие волосы и такие ноги? Почему я предавался раздумьям о том, что не воплю от стопроцентного экстаза? Что со мной творилось? У нее была тысяча достоинств. Какого дьявола я зациклился на той единственной мелочи, которой ей не хватало? Какого лешего я все ждал от нее чего-нибудь забавного и необычного?