Волшебная галоша. Машина времени Кольки Спиридонова

Машина моя, к сожалению, работает несовершенно — плохо, архиплохо. Пока я могу уходить в прошлое, да и то на один век, не больше. Вот и пришлось мне вернуться в Прибайкальск, дабы найти кое-что столь мне необходимое.

15 июля 1898 года, 2 часа пополудни и…

У меня все время такое ощущение, что за мной кто-то следит. Хозяин ресторана «Крит», толстая подлая свинья, донес, должно быть, на меня в полицейскую управу. Чего только он, видимо, не написал в доносе своем, как не размалевал меня. И вот теперь обыски тайные, слежка… Хорошо, если здесь, в городе, только. А если и там?

21 июня 1898 года.

Наконец я снова в своем затишье. Дела идут на лад. Машина моя начинает меня слушаться. Вчера, правда, сдал почему-то обратно-временный ход, и я едва вернулся из мезозойской эры: вероятно, многовато хватил — сорок миллионов лет! Это после одного века-то!

Да, чуть не стал я пищей всяких там «завров»! Зато теперь воспоминаний хватит на всю жизнь. …Я видел океан. Он плескался там, где стоит теперь деревянный Прибайкальск, покоящийся на семи холмах, как Москва… Берега древнего моря поросли папоротником в человечий рост. Кущи высоких деревьев с острыми тонкими листьями, похожими на расплюснутые елочные иголки, шумели под сильным ветром. И слышались глухие удары — это падали на землю гигантские, пахнущие смолой шишки. И тотчас же вслед за ударом по высокой мягкой траве проходила дрожь и выползало чудовище с плоской зубастой головой, набрасывалось на шишку — и только хруст стоял вокруг.

Над кустами, увешанными блестящими капельками росы, над верхушками деревьев носились первоптицы — ученые в наши дни называют их археоптерикс, по-гречески. Но вдруг все смолкло. Притаились хищные, метровой длины ящеры, злые, как тысяча полицейских. Птицы притаились между ветвей. Над лесом пронеслась гигантская тень, будто огромная летучая мышь закрыла солнце. Вот это был ужас — кем-то рассерженный птеродон, летающий ящер, бросился на землю поблизости от меня. Я едва успел отскочить в сторону, спрятаться за непробиваемое стекло своей Машины. Отсюда я смог подробнее рассмотреть чудовище. У него были клинообразные зеленовато-коричневые крылья, каждое метра три-четыре длиной. Плоская голова с усеянной крепкими зубами пастью была похожа на невероятных размеров раскрытый медицинский пинцет. Голова заканчивалась заостренным рогом. тоже плоским, словно расплющенным. Зло уставились на меня красные немигающие глаза. Две тонкие лапы с пальцами без перепонок были нелепо скрючены под животом.

Вот бы нашим провинциальным обитателям узрить такую картину! Подлетает такой птеродон к паршивому ресторанчику «Крит», поднимает его за крышу и швыряет прочь в тартарары… Однако же досадил мне сей субъект, хозяин ресторана, что я его даже сейчас припомнил.

Птеродону, видимо, очень хотелось докопаться до истины, что за зверь им еще непробованный прячется от него. Стал он клювом долбить стекло. Вижу-дело плохо. Силища-то у него какая! Нажал я на рычаги, а Машина-то моя мертва. Ну ни с места. Тут-то у меня засосало под ложечкой. Все, думаю, Николай свет Тимофеевич, тут тебе и смерть пришла. И с такой силой от отчаяния нажал я на рукоять, что потерял сознание… А когда пришел в себя — оказался в своем мраморном доме над рекой Кынгыргой.

Нет, надо еще и еще раз проверить Машину. А то, чего доброго, застрянешь где-нибудь среди прошлых веков, как и лифте между этажами.

28июня 1898года.

Опять за мной следят.

Ходил сегодня к хозяину ресторана «Крит». Спрашиваю:

— Чего вам от меня надо? Если жалко вам проигранных мне денег, так возьмите вдвое больше, только отвяжитесь.

Взял он, сволочь, деньги. А у меня их не так-то много и осталось. Ну да спокойная работа все искупит, все. Да, взял он деньги и говорит:

— Ежели бы дело только в ста рублях — бог с ними бы. А то ведь опозорил ты меня, клиенты меня уважать перестали, не ходят теперь в ресторан. Скоро по миру пойду.

Врет ведь, как самый паршивый пес! С того вечера, как он меня вопреки желанию своему бифштексом попотчевал, отбоя у него нет от клиентов И все поближе к ночи собираются, авось фокус-то повторится. Он и намекнул мне, дескать, повтори историю-то и отстану от тебя.

Сегодня снова рылись в моих бумагах на столе. Мне дочка хозяйская сказывала. Жалеет она меня. Пришлось уничтожить ключ к отправлению и ключ к возвращению, зашифровать. Видит бог, первый раз в жизни стихи пришлось написать. Зато теперь надежно.

Стихи:

Коль праздным любопытством ты влеком, то не входи, и сей плиты не трогай, иди, блаженный муж, своей дорогой, СЧИТАЙ, ЧТО Я С ТОБОЮ НЕ ЗНАКОМ.

Но если целый мир тебе — загадка, чтоб оный разгадать путей не ищешь кратких, и свой живот не жаль познанию отдать — ВХОДИ, ДА БУДЕТ НАД ТОБОЮ БЛАГОДАТЬ!

Да, дела мои неважные. В городе распустили слухи, что связан я с сатаной. Другие ни в бога, ни в черта не верят, а туда же — болтают что ни попало. Уже возле мраморной моей лаборатории — пронюхали-таки — вертелся какой-то весьма подозрительный тип. Вырядился в охотничьи доспехи, но видно, что за птица. Ох, чует мое сердце: быть беде.