Волонтер: Неблагодарная работа

Четыре русских генерала: князья Долгорукий, Трубецкой, Бутурлин, и Антон Головин, по требованию Карлуса остались в шведском лагере, в качестве заложников.

А наследующий день, когда забрезжило сырое и неприятное утро, русские войска отступали через починенный мост на остров Кампергольм.

Отступавшие гвардейские полки и дивизия Головина уходили с оружием, с развернутыми знаменами, имея при себе несколько малых пушек.

Войска генерала Вейда были разоружены. Все генералы были объявлены военнопленными. Вечером они были размещены по квартирам, и к каждому был приставлен конвой из офицера и двух рядовых.

И эти новости привез гонец. Он скакал от самого города Великого Новгорода, меняя в ямах[16] коней.

Андрес Ларсон о событиях развивавшимися под Нарвой узнал от князя Ельчанинова. На следующий день, тот, придя в гости, с поручением от князя-кесаря Ромодановского, оглядел эстонца с ног до головы, затем принюхался, поморщил нос и сказал:

– Зазря ты отпустил парнишку. Сейчас тебе бы не помешала его помощь.

Ларсон уже тысячу раз проклял тот день, когда согласился стать золотарем. Только сейчас в Москве он узнал, что обозначает это старое забытое (по крайней мере, им) слово. Ни какого отношения к золоту она не имела. Когда ему Акимка (так звали паренька) рассказал, что собой представляет его работа, он просто поворчал немного, потом прикинул, что ничего другого пока делать все равно не сможет, но когда приступил, к выполнению обязанностей пожалел. Отбросы человеческой жизни деятельности вызвали у него предсказуемую реакцию. Его вырвало. И если бы не проходившая мимо девушка, с кувшином воды, он точно бы отдал концы. Сейчас Андрес даже начал жалеть, что Петр не оставил его под Нарвой, а в месте с пленными отправил в Москву. Лучше погибнуть в бою, чем от испражнений, решил он.

– Ни чего, ни чего, – подбадривал его князь, то и дело, морща нос. – Попривыкнешь. У всех жизнь такая. Всем приходится возиться, – и тут он, как и тогда, Ларсон, произнес нецензурное слово. – Вот только мыться тебе придется чаще, а то ни одна молодушка к тебе не подойдет.

Андрес кивнул в знак согласия. Он уже и сам подумывал, как бы организовать себе здесь душ, конечно не в привычном его понятии, но все же душ. Не топить же каждый день баньку, о которой вдруг заговорил Ельчанинов. Нужно придумать, что-нибудь такое. Причем не связанное только помывкой. У Ларсона, даже мелькнула мысль, о создании сантехники. Унитаза, по которому все стекало бы в отхожую яму. А уж ее раз в год, не так и страшно чистить.

– Ты бы мне Силантий Семенович, – проговорил Андрес, – бумаги бы чистой принес, да перо гусиное с чернилами.

– Рапорта Карлусу писать будешь? – поинтересовался тот, припоминая, что Ромодановский считал, что эстляндец соглядатай, засланный шведским королем.

– Да нет. Хочу кое-что усовершенствовать тут, – Ларсон задумался, потом добавил, пытаясь объяснить доходчивей, – облегчить свою жизнь золотаря, шведскими средствами.

– Это, какими же?

– Пока не знаю. Чтобы узнать, мне и нужна бумага.

Для начала Андрес решил набросать небольшой эскиз. А уж потом, узнать существует ли керамические промыслы. Ведь большая часть оборудование будет состоять из фаянса, глиняных труб, или ну худой конец гжельской керамики, о которой Ларсон был наслышан. Уж больно хорошим спросом она пользовалась у западных туристов.

– Гжель, – произнес он.

– Что? – переспросил князь.

– Можно ли в Москве найти изделия из Гжели?

– А тебе за чем?

– Есть одна мысль. Мне нужно будет одна вещь созданная из гжельской керамики.

– Керамики? – вновь переспросил Ельчанинов.

– Ну, так греки называют обожженную глину. Лучше чтобы она была или из Чехии, или на худой конец из Гжели, другая для этого не подойдет.

– Почему? – поинтересовался Ельчанинов.

– Пока не хочу вдаваться в подробности. И мне бы с гончарами встретиться.

– Ну, это организовать не сложно. Пойдем в кабак…

– Но у меня нет денег, – перебил его Андрес, – вон уже третий день без табака маюсь.

– Ах да, совсем запамятовал, – хлопая себя по лбу, сказал Силантий Семенович, – князь-кесарь просил тебе передать деньги. Аванс.

Он достал из-за пазухи кошель, развязал его и высыпал на стол несколько медных пятаков.

– Тут тебе денег, и на баньку хватит, и на табак, и на кабак. Золотарь, в государстве самая высокооплачиваемая должность. Сам понимаешь, ни кто не хочет, – тут он вновь произнес слово, не свойственное литературе, – убирать.

Андрес и сам уже это понял. От одной мысли ему стало плохо. Он склонился над деревянным бочонком, но князь сунул ковшик воды, и проговорил:

-.Ты уж потерпи. Я ж все ж князь. Эстонец отхлебнул, и ему стало хорошо.

– А сейчас прими баньку. Я вечерком за тобой зайду, и мы пойдем в кабак. А там не только гончары, но пушкари, кузницы и прочий московский люд собирается. Но ты помойся, а то как-то не хорошо будет, если от тебя дурно будет пахнуть.

IV

Когда Ельчанинов ушел, перед эстонцем встал выбор, как помыться. Ведь на Руси было, как минимум три вида бань.