Володя-Солнышко

– Три дня мы эту могилу били, – тихо рассказывает Александр Пандо. – Долбишь ломом, а земля не колется и не крошится, а вминается под острием. Как свинец вязкая. Пробовали кострами оттаивать – воды только добыли. Тогда собрал я во всем поселке порох и начал ее взрывать. Наверчу сверлом гнезд, натискаю туда пороху, пороховыми дорожками соединяю и – спичку. Сам бежать. Тоже немного толку. Если бы толовые шашки... Я в саперах был на войне.

Только сейчас для меня обретают смысл четыре загадочных слова: «На могилу сыпали порох», занесенных в блокнот в бударке Негочи Чайки. Что ж... Пути легенды неисповедимы.

С катера мы захватили с собою инструмента один лишь топор. Даже случайного гвоздя ни у кого в кармане не оказалось. Подрубаю чистенький стволик березки, выбираю ровный по прямизне прогон, затесываю это поленце дощечкой. Уцелевшими гвоздями зажимаю ту дощечку в старый выем запила. Ладно ли? Пока ладно. Лишь бы не осталась забытой, лишь бы не затерялась в безвестности. На свежем влажном затесе березового комелька крупно надписываю химическим карандашом:

ВОЛОДЯ СОЛДАТОВ

Востроглазые ребятишки меж тем делают открытие:

– Нора! Лисья нора!! – несутся клики.

Действительно, в шести, семи метрах от столбика, вниз по угорью – лисья нора. Вокруг нее добрых полсамосвала песка. Мерзлота-то звериным когтям не под силу, ходу вглубь нет, вот и вела кумушка свою потаенку в длину, изламывая из стороны в сторону лаз, пристраивая многочисленные отнорки.

Мальчишки вырубили длинную талину и принялись «дразнить» ею нору. Несколько раз талину прихватывали острые зубки, оставляя на мягком, податливом лыке узенькие белые бороздки, гнездышки свежих закусов.

– Лиса, – подтвердил Тялька. – Щенята у него здесь.

Заниматься щенятами не было времени. К двум часам Толин катерок ждали в Пуйко. Рыбакам надо было выметать сети. Я заторопился наверх.

Могила за эти долгие годы осела, образовалась поросшая густою травой, продолговатая квадратная западенка.

Беру снова топор и начинаю вырубать торфяные пластины. Хочу выложить ими холмик... Толя вежливо отнимает у меня инструмент:

– Отдохните. Я сам...

Начинаю заполнять провал торфяными пластами.

Уразумев наш с Толей замысел, Яунгат, Тялька и Александр Пандо тут же изыскивают способ помочь нам. Они нагребают в подолы своих летних малиц песок с лисьей норы, вскарабкиваясь по угорью, ссыпают его на могилу. Ребятишки носят песок фуражками.

«Не оставить забытым. Не оставить затерянным».

Карабкаются по крутояру семь согбенных фигурок.

Растет над могилою холмик.

На обратном пути мы подвернули к бывшему зданию Вануйтовского медпункта. От него, как, впрочем, и от остальных построек, остались только искалеченные при сносе доски, полусгнившие бревна, разный хлам, мусор. Уцелело крыльцо – уцелело два – три коротеньких шага на заглохшей тропинке коротенькой жизни. Всюду вокруг дружно поднималось цепкое северное разнолесье. На прогалинах жирная, с темно-сизым отливом, по пояс рванула трава. В самой глазастой поре буйствовали ромашки. Но все это зеленое неистовство короткого северного лета не скрадывало тяжелой, гнетущей до осязания, атмосферы запустения. Неуютно и зябко душе. Может, потому, что в трехстах метрах от всей этой нежити могила юноши, чье имя могло бы стать не только достоянием ненецких ярабц.

* * *

По пути в Новый Порт – рыбацкий поселок на левом берегу Обской губы – узнаю, что там работает еще один фельдшер Солдатов. В Ямальском райздравотделе парня хвалили:

– Вдоль и поперек исходил с оленьстадами Ямал.

– Составил посемейные списки кочующих ненцев.

– Собирается в мединститут.

И вот передо мною молодой еще человек с приветливыми голубыми глазами, с лохматой светлой шевелюрой, приметно веснушчатый.

– Солдатов^[6], – представился он.

– У вас был брат Володя?

– Да! – насторожилось его лицо. – Был. Погиб где-то здесь, на Севере. Пока не могу разыскать – где...

Коротко и, вероятно, сумбурно пересказываю Александру трагедию, разыгравшуюся два десятилетия назад на мысе Вануйто.

– Могила найдена. Могу вам оставить чертеж.

– Спасибо. Мать до самой смерти запросы писала, – невесело вспоминает мой собеседник. – Такой разнобой в документах... Даты смерти разные, места захоронения разные указывались...

– Что вы помните о Володе? Как вы его помните?

– Что помню?.. Помню, как он выслушивал нас, ребятню. Белый халат помню и проволочные очки. Еще помню, как сидели они с мамой под свежесметанным стогом и красиво пели «Среди долины ровные». Я в этот момент искал цветы... Кукушкины глазки, или кукушкины слезки их называют. Мало помню...

– А как вы оказались на Севере?

– Окончил Тобольское культпросветучилище. Клубное отделение. Получил назначение – надо было приступать к работе. И тут... Ну, как объяснить?.. Тревога какая-то... Перелицевал я брючишки и снова учиться. В медицинское. Которое Володя кончал. В комсомоле «строгача» дали. «На тебя государство деньги потратило, кадры нужны, село культработников ждет». Все правильно. Но я не мог... Я повзрослел... Ровесник Володин... Окончил второе училище и попросился на Север.