Вольные хлеба

Царство разума и света —
Где оно, вы мне ответьте!
А иначе не придёт!
И мечтателям великим
Неуютно на планете,
И с тоской глядит на это
Безоружный Дон Кихот!

Белое не станет чёрным,
Чёрное не станет белым,
И подонки, как известно,
Не читают мудрых книг.
Им понятен меч, и только!
И кому, какое дело
До твоих, мой друг, скитаний,
До метаний до твоих.

Языки нелепых мельниц
Снова мелют что попало,
Снова льются чьи-то слёзы,
А не видно никому!
И опять смеётся сытость
Над голодным идеалом,
И желанье жить иначе
Не прощается ему.

Нам, в заботах и тревогах,
Тоже часто не до книжек.
Но потёрты их страницы
Так, что светятся – насквозь!
Не горюй, мой бедный рыцарь,
Будем биться за мальчишек —
Может, им ещё удастся
То, что нам не удалось…

Правда, стихи о Дон-Кихоте я написала только через несколько лет.

И вдруг как-то вечером прихватило сердце. С чего бы, всё хорошо, отдельная комната, не надо думать, на что завтра купить поесть, могу ходить в театры и покупать книги.

Наверно, настигает прошлая немыслимая перегрузка, физическая и душевная. Боль такая – ни вздохнуть, ни шевельнуться. В голову не приходит вызвать скорую, или просто постучать соседке. Чёткая мысль – человек, помоги себе сам!

Из лекарств один корвалол, капаю и капаю его, сбиваясь со счёта…

10. Каникулы

Первая сессия позади. У меня на экзаменах одни пятёрки, не то, что в Радиотехническом. Невольно начинаешь жалеть о том зигзаге в своей жизни, больше чем на два десятка лет.

Ростов встретил настоящей зимой. Стояли морозы, впрочем, стояли – не то слово. Это в средней полосе они стоят. У нас, в степи неистовствуют, налетают бешеным ветром, колючим от снежной крупы, ещё и смешанной с грязью и песком, которые прихватили по дороге.

Дома холодно, температура не поднимается выше одиннадцати градусов. Единственное тёплое место – у стены печки, она топится газовой горелкой и должна обогревать три наших комнаты.

Старая печка, которую мы топили углём – обогревала. И эта стена всегда была тёплая. Тогда она была из белого изразца с тигриным семейством посредине. Когда печку переделывали под газ, тигров велели убрать по технике безопасности вместе с плитами.

– Будут щели – отравитесь!

Теперь щели были в штукатурке, стена стала уродливой, но это было единственное тёплое место в квартире.

В то прекрасное время Союз обеспечивал писателей квартирами. Они были собственностью Союза! И если какой-нибудь классик получал более престижное жильё, цепочка приходила в движение, и в конце оказывалась квартира для новичков или работников аппарата.

Перед курсами у меня был разговор на эту тему.

– Меняйте квартиру маме, конечно, там жить без капитального ремонта невозможно. Мы вас на улице не оставим, – сказал орг. секретарь, Николай Сергеевич.

Теперь я пошла туда снова.

– Николай Сергеевич, у нас одиннадцать градусов в квартире. Пошлите кого-нибудь из жилищной комиссии.

– Что посылать, мы всё знаем, о вас помнят. Вы поменяли мамину квартиру?

– Зимой невозможно просто. Железная лестница – сплошной лёд, в квартире холодина.

– Не переживайте, всё образуется. Пока вы ещё в Москве.

– Бедная моя мама!

А мама говорит:

– Не переживай, я же у детей целыми днями. Правда, устаю очень. С Димкой ничего, а Сонечка капризничает, уложу днём спать, просыпается – просто в истерике.

– Отдохни, пока я здесь – побуду с детьми.

– Ты не справишься. Когда она просыпается, её надо сразу поднять, всё быстро…

– Посмотрим.

Сонечка родилась, когда я была в командировках в Москве с редкими наездами в Ростов.

Я так хотела, чтобы родилась девочка! Звонила от Раутов, и мы ликовали вместе – девочка!

Девочка!

Её, так же, как Димку-маленького, часто подбрасывали нам с мамой. Собираюсь уходить, а она ходит за мной, маленькая женщина:

– Какое у тебя красивое платье!

Половины звуков она не выговаривает, но мы прекрасно понимаем друг друга.

– Когда тебе будет пятнадцать лет, я куплю тебе такое платье.

– И кольцо у тебя красивое.

– Кольцо такое я куплю тебе в восемнадцать.

– Мне сейчас нужен красненький костюмчик!