Волнолом (СИ)

— Рваные раны по всему телу, причем нанесенные словно бы изнутри. Тело и пол вокруг засыпаны мертвой пылью, будто что-то истлело. Состав пытаемся выяснить. Но это вторичные проявления. Главное в другом. Взгляните на светограмму.

Генрих выудил целлулоидный плотный прямоугольник размером с альбомный лист. Угольно-черная поверхность тускло блестела.

— Ну, что скажете?

— Минуту, пожалуйста. Вы же помните, у меня теперь с этим сложно.

— Да, простите.

Достав из внутреннего кармана очки с темно-синими линзами, Генрих водрузил их на нос. Оправа была металлическая. Перемычка между стеклами, очень широкая и массивная, полностью прикрывала переносицу и имела ряд мелких вертикальных насечек. Вся эта конструкция придавала Генриху несколько фантасмагорический вид.

— Вам идет, — нейтрально произнес генерал.

— Если бы вы услышали, Теодор, сколько я за них заплатил, вы бы сразу перестали иронизировать.

Сосредоточившись, Генрих уставился на светограмму. Для невооруженного глаза она так и осталась бы просто целлулоидной пленкой. Но глядя сквозь фокусирующие линзы, он начал улавливать изменения.

В центре прямоугольника появилось мерцание — сначала точка, потом несколько изломанных тонких линий, которые расползались к краям. Это напоминало треснувший лед. Под взглядом Генриха трещины множились. Он усилил нажим, и «лед» проломился разом, а из открывшейся полыньи хлынул чернильный свет.

Как всегда в такие моменты Генрих испытал сожаление, что человеческая речь слишком скудна, ограничена и не содержит правильных слов. Свет не был светлым — и разум метался, пытаясь вырваться из этого языкового капкана. Чернильное сияние усилилось, в глазах появилась резь. Снова, как в вестибюле, возник цветочный запах, только теперь не гнилостный, а неожиданно приятный и свежий, и Генрих понял, что сейчас узнает его, буквально через пару секунд…

Голова закружилась, и он поспешно отдернул руку со светограммой. Снял очки, вытер пот со лба.

— Итак? — генерал смотрел выжидающе.

— Я не увидел деталей, засветка запредельная. Это брак?

— Нет. Реальный фон на месте событий.

— Впечатляет. А этот аптекарь, как его там…

— Ротмайер. Гельмут Ротмайер.

— Он владел светописью?

— Только на бытовом уровне. В лучшем случае, мог продлить срок годности своих порошков. Жил тихо, ничем особо не выделялся.

— Зачем его вообще убивать?

— Вот именно, Генрих. Зачем? И, главное, почему таким способом? Его могли бы пырнуть ножом, застрелить, задушить бельевой веревкой. Могли бы, в конце концов, разрядить в него амулет. Но вместо этого обрушили поток света, способный сравнять с землей весь квартал. Смысла не больше, чем положить комара под кузнечный молот. А что если это несчастный аптекарь — лишь тренировка? Пристрелка, образно говоря? А настоящая цель — совсем другого масштаба? Надеюсь, Генрих, теперь вы прониклись серьезностью ситуации?

— Более чем. Однако так и не уяснил — зачем позвали меня? Что я могу вам сказать такого, чего еще не сказали действующие эксперты? Вот я посмотрел светограмму — и никаких догадок. Но вы ведь и не ждали большего, верно? Потому что мой нынешний уровень вам известен. Так в чем же дело, Теодор?

Генерал ответил не сразу. Задумчиво прошелся из угла в угол.

— Скажите, Генрих, вы ведь, если не ошибаюсь, больше года не посещали столицу?

— Да. О чем, повторюсь, ни капли не сожалею.

— Понимаю вас. Но, видите ли, вчера по телефону я рассказал не все. Был еще один довольно странный момент. Приехав к месту убийства, я вылез из экипажа и при входе в аптеку вдруг ощутил ваш отсвет. Отпечаток вашего присутствия там.

— Это невозможно, — сказал Генрих спокойно. — Я вчера не выходил из квартиры.

— Я знаю, — так же спокойно подтвердил генерал.

«Интересно, откуда?» — мельком подумал Генрих.

— Я был озадачен, — продолжал его превосходительство. — Остановился, постарался сосредоточиться. Но ощущение сразу исчезло. Я, конечно, мог ошибиться — засветка там действительно запредельная. И все же…

— Ну да, — Генрих хмыкнул. — Это знаменитое «все же». Решили, что проверить мое клеймо, на всякий случай, не помешает. И вообще посмотреть на мою реакцию.

— Я обязан был это сделать, — генерал пожал плечами. — Просто ради очистки совести. Впрочем, вы ведь хорошо понимаете — если бы мы вас в чем-то подозревали, то пришли бы к вам сами. И разговор бы сложился несколько по-иному.

— Ладно, теперь вы убедились, что все в порядке. Ваша совесть чиста. Я могу идти?

— Не стройте из себя обиженного ребенка, — генерал добавил металла в голос. — Молчите и слушайте. Да, я знаю, что вас там не было. Но пока мы не разобрались с вашим отсветом (или с тем, что я за него принял), я вынужден держать вас в уме. Значит, в ваших же интересах, чтобы мы как можно скорее докопались до истины. И лучше помочь нам, чем просто сидеть и ждать. Это первое.

— Надо полагать, будет и второе, — пробурчал Генрих.