Волков. Маскарад

— Молю вас, милостивые судари, — Сумароков прижал к груди обе руки, — не поймите меня неправильно! Я лишь маленький человек, не наделенный ни положением, ни властью, ни каким-то особенным авторитетом в обществе сильнейших и достойнейших представителей дворянского сословия, которых сейчас наблюдаю перед собой. Все, что у меня есть — лишь боль от тех ран, что оставила в наших сердцах гибель друзей и близких. И капля отваги, чтобы сказать вслух то, о чем многие из вас думают уже много лет. — Сумароков опустил голову. — Уверен, каждый в глубине души понимает, что дальше так продолжаться не может. И если мы не осознаем ошибки сейчас, то в будущем будем обречене повторять их раз за разом… России нужна конституция! — Сумароков вдруг рявкнул на весь зал — так, что сидевшие в первых рядах старики вздрогнули и подпрыгнули в креслах. — Нужен новый регламент… Новый закон, если вам будет угодно, милостивые судари. Нужны те, кто по праву рождения и полученному за годы службы чину разделит с государем тяготы управления державой. Те, кто возьмет на себя непростой и благородный труд создания и исполнения указов, которые должны были появиться целые десятилетия назад. Не сомневаюсь, что среди нас есть люди, не только достойные этой ноши, но и готовые заявить об этом прямо здесь и сейчас. — Сумароков широко улыбнулся и расставил руки, будто пытаясь обнять всех в зале одновременно. — И даже если нет — я лично готов предложить его величеству свой скромный для создания проекта нового манифеста и…

Последние слова я так и не услышал — они буквально утонули в аплодисментах. Не знаю, сколько «левых» сегодня собралось в Мариинском дворце, но они дружно повскакивали со своих мест и громыхнули так, что задрожали стены. Через несколько мгновений к ним присоединилось изрядное количество гостей… а потом и тех, кто слушал начало речи Сумарокова с недоверием. Наверняка дело было в особом Таланте его сиятельства, да и сама речь не подкачала, однако от моего внимания не ускользнула одна весьма любопытная деталь.

Восторженных криков и неистово хлопающих пар ладоней на самом деле было не так уж много. Конечно, не дюжина, не две и наверняка больше трех, но уж точно куда меньше половины из примерно полутора сотен собравшихся в зале людей. Однако они то ли случайно, то ли по чьему-то хитрому умыслу расселись так, что одобрительные вопли слышались со всех сторон одновременно, и невнимательный и захваченный общей эйфорией свидетель просто не мог не подумать, что Сумароков сорвал овации вообще всех, кто сегодня явился на заседание.

Холодную голову сохранили немногие. Иван сидел пунцовый от злости и пыхтел, как паровоз на подъеме, сверкая огненными глазищами. Горчаков поджал губы, наморщился и явно прокрукручивал у себя в голове возможные последствия сегодняшнего собрания Государственного совета.

И только Геловани выглядел… почти невозмутимым. Хмурым, недовольным, встревоженным — но скорее раздраженным происходящим, чем всерьез испуганным или разозленным.

— Вот и сходили, капитан, — вздохнул он. — Лучше бы дома остался, ей-богу…

Глава 23

— Осторожнее, сударь! — проворчал я. — Ума не приложу, к чему так торопиться?

Но сударь меня, конечно же, уже не слышал. Усатый здоровяк с генеральскими эполетами скорее всего, вообще не обратил внимания, спеша следом за своими орденоносными товарищами. Мне даже пришлось прижаться к стене, чтобы ненароком не угодить в живой поток, хлеставший из зала наружу.

Впрочем, самые отважные и увлеченные остались, чтобы лично засвидетельствовать свое почтение Сумарокову и заодно поздравить с блестящей речью. Наверняка прямо сейчас буквально в нескольких шагах от меня созревал какой-нибудь новый политический заговор, или даже сразу несколько. Заключались тайные союзы, столичные аристократы меняли друзей, обманывали, предавали, обещали то, что вряд ли собирались выполнять…

Конечно же, не всем даже из фанатичных и отчаянных «левых» хватило наглости на такое. Большая часть из тех, кто стоя аплодировал Сумарокову, явно не хотели задерживаться: эйфория прошла, и теперь их благородия понемногу вспоминали, что в зале вполне могли оказаться и служащие тайной канцелярии, и даже жандармы в штатском. Не считая грозного цесаревича, который несколько минут назад едва не подпалил взглядом трибуну.