Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»

Палец на спусковом крючке неистово чесался.

«Вынести б им обоим — нелюдям этим — мозги», — размышлял Николай. Однако необходимо было держать себя в рамках.

«Голова Гиммлера, конечно, дорогого стоит, — продолжал он внутренний диалог, — однако боевые диски и без него способны такого шороху наделать, что опять Красная Армия под Москвой без штанов окажется. Нет, надо назад поспешать — шифровку в Центр передать, чтоб стерли это драконье логово в порошок, пока не поздно».

На том и порешив, он змеем скользнул по скальному уступу в вентиляционную шахту и пополз назад, к родной советской земле.

Москва. Лубянка. 201… год

По-настоящему майор любил только Феликса Эдмундовича Дзержинского. И был уверен, что тот отвечает ему взаимностью. Поэтому гнилые палачевские базары его раздосадовали всерьез.

Иногда по вечерам он долго беседовал с Железным Феликсом у себя в кабинете. И, конечно, знал его получше, чем этот отморозок. Правда, если быть точным, говорил один майор. Дзержинский же только, хмурясь, просматривал папки с досье на разную сволочь и нервно барабанил тонкими прозрачными пальцами по здоровенной деревянной кобуре маузера, неизменно болтавшейся у него на поясе. Но майор чуял, что рано или поздно грянет буря. Пойдет гулять по всей Руси великой Феликс, заговорит его маузер так, что враз смолкнут ораторы, народ наебавшие.

А он, Сергей Казаков, бодро и радостно зашагает следом, лишь чуть притормаживая, чтоб контрольные выстрелы делать. Но, похоже, чаша гнева еще не наполнилась до краев, еще отчаяние масс не могло материализовать призрака с чистыми руками, холодным сердцем и пылающей беспредельной классовой ненавистью головой. И потому пребывал Казаков в тоске и тревоге.

Семейная жизнь у майора не заладилась. Жена ушла к другу детства, бывшему комсомольскому заводиле, удачно приватизировавшему несколько лесопилок. Большую часть времени она теперь проводила в Испании. Но на карьере его личные проблемы не отразились — теперь не то что давеча.

Отдел, в котором служил майор Казаков Сергей Иванович, занимался расследованием разного рода аномальных преступлений. Создан он был при Андропове. Но это официально, а так, само собой, и раньше разные загадочные и беспредельные происшествия, могущие иметь изрядный общественный резонанс, никогда ментам не доверяли.

Случай в казино был одним из самых необъяснимых в практике майора. С вампирами, например, ну не с мертвецами ожившими, а просто с кровососами-любителями, дело ему иметь доводилось, но чтоб с оборотнями…

«Совсем нюх потеряли», — подумал майор и, откинувшись на спинку кресла, погрузился в дрему. Приснилась ему жена, покаянно вернувшаяся и исполняющая для него танец живота.

Из блаженного забытья майора вывел глухой стук, это ударилась о дверной косяк кобура Дзержинского.

Западная Украина. Лес. 1944 год

— Тю, хлопцы, так це ж шпиен москальский. — Это было последнее, что услышал Ковалев, теряя сознание после тяжкого удара по темени дубиной народной войны. Даже самые исключительные и неуловимые, случается, попадают в засаду. Так и вышло. И должно быть, не случайно. Среди ковпаковцев запросто могли быть двурушники…

Нет, шифровку в Центр он послать успел. Рация была спрятана в лесу неподалеку от карпатского замка. И Николай знал, завершая сеанс связи, что буквально через час какой-то эскадрильи тяжелых бомбардировщиков с запада и с востока свинцовыми тучами надвинутся на вражье гнездо. Что полетят на него смертоносные капли — гроздья гнева — неотвратимого возмездия за кровь солдат, за слезы матерей.

Что рухнут могучие перекрытия и заполыхают покореженные, развороченные советскими и британскими бомбами дисколеты. Не знал одного, что часть из них вырвется из клокочущего моря огня и возьмет курс прямиком на Антарктиду…

Впрочем, когда Николай очнулся, ему было уже не до этого. Прямо в лицо дышал ему горилочным перегаром боец Украинской повстанческой армии. Глаза его светились такой лютостью, что и без слов было понятно — страшная казнь с предварительной пыткой неотвратима.

«А ну и ладно, — понеслись в голове умиротворенные мысли, — пожил, покуролесил, стране помог неслабо». Что там орал взбешенный его ледяным спокойствием бандеровец, Николай не слышал. Он умел выключать восприятие лишнего. Зачем ему, в самом деле, эта беготня нацистских прихвостней, зачем их злобные хари, бессмысленные лающие вопросы, раскаленный штык, вонзающийся в плоть?

Но внезапно в этой адской круговерти возникло нечто значимое. Это было лицо. Почти лик — скорбный, обрамленный длинной седой бородой. Серо-голубые, пронизывающие как-то по-нездешнему глаза светились из-под козырька эсэсовской фуражки.

Николаю показалось, что он даже ничего не сказал мучителям, только рукой повел в сторону — и они разом отпрянули от терзаемого ими тела. И ушли в лес, растворились в его шелестящей зелени.

А незнакомец склонился к Николаю и прошептал:

— Иди пока, позже свидимся. Нужен ты Ему. Другая тебя служба ждет…

Подмосковье. Подземный полигон. 201… год