«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

Представляете, что чувствует боксерская груша? Увесистые тумаки посыпались на меня со всех сторон, конечно, я тоже старался отвечать ударом на удар; но рефери бы сказал, что счет был примерно 10:6, и не в мою пользу. Затем нокаутирующий удар сшиб меня с ног. Изогнувшись как змея, я выхватил из-за пояса финский нож, в его руке блеснул кинжал. Острая сталь полоснула меня по правому плечу, я отчаянно завопил: «Hilfe, kameraden!» Но наши парни рванули с этой поляны как трусливые зайцы! Может, они подумали, что русских много. Scheisse! Думаю, если бы со мной был Гюнтер, он бы меня не бросил. Но в этот раз старшим с нами пошел ротенфюрер Хайнц.

Я лежал, обливаясь кровью, с ужасом ожидая смертельного удара кинжалом в сердце, а русский коленом прижимал меня к земле и деловито обыскивал мои карманы в поисках оружия. Он отобрал у меня пистолет, запасные обоймы и гранату.

Рассказывает старшина Нестеренко:

— Именно в этот момент, а не секундой раньше явились ребята из моего взвода. И Васька задал просто конгениальный вопрос! Причем не мне, а фрицу. Он спросил: «А ты что здесь делаешь?!»

— Не видишь, загорает! — вызверился я. — Быстро сообщите командиру, что надо прочесать лес. Несколько его дружков сбежали в сторону водопада.

— Говори, сколько вас было?

Дерзко блеснув белозубой улыбкой, он ответил:

— Ich verstehe nicht!

— Быстро отвечай, гад фашистский! Сколько?!! — я схватил пленного за грудки, резко приподнял.

Фриц молча, вызывающе вскинул на меня нагловатые зеленые глаза, но я чувствовал, как напряженно он дышит и как бешено молотится его сердце. Боится он нас, жутко боится, но изо всех сил старается выглядеть храбрецом. Все он понимает, гаденыш, я могу объясниться по-немецки, хотя и с сильным акцентом.

Я посильнее встряхнул фашиста и громко повторил вопрос. Он невольно охнул от боли в раненой руке.

Я выругался и швырнул немца на землю. Не буду же я бить раненого!

Но, думаю, парашютистов было двое или трое, иначе бы они не сбежали, а приняли бой.

Десяток более азартных ребят сразу рванули в погоню, более трусоватый Василий вызвался предупредить остальных.

И опять я остался с фрицем наедине. Отдышавшись от горячки боя, я смог рассмотреть его внимательнее. Теперь он показался мне гораздо моложе: просто ростом высокий, но видно, что еще пацан. Лицо сильно загорело на горном солнце, и на щеках явственно белеет не знавший бритвы легкий пушок; разбитые губы припухли совсем по-детски. Черты лица довольно красивые, но не по-славянски резкие, даже какие-то хищные. Что-то даже неуловимо знакомое чудится в его физиономии…

Ну да, точно! На волчонка пойманного чем-то смахивает. Так же сверкает зеленовато-золотистыми глазами из-под копны растрепанных пепельных волос, похожих на вздыбленную на загривке волчью шерсть. Только что клыки не показывает и не скулит. А ведь ему, наверное, больно. Вон на рукаве быстро набухает кровавое пятно.

Наклонился над ним, он отпрянул, прямо вжался в скалу.

— Да не трусь ты! Я просто рану посмотрю!

Рассказывает рядовой Гроне:

— Признаться, я его очень сильно боялся! Я знал, что нахожусь в полной его власти, а уж чего нам офицеры не рассказывали о жестокости большевиков! Вон какой он здоровяк: вылинявшая гимнастерка аж чуть не лопается на груди, в пудовых кулачищах мой автомат выглядит игрушечным. Мужик в самом расцвете сил: огромный, как медведь, будто топором рубленные черты лица, пышные каштановые усы. Тяжелый подбородок густо зарос коричневой щетиной (впрочем, женщины бы сказали «мягкой каштановой бородкой», от таких, как он, дамы без ума). Черные глаза угольями горят из-под нахмуренных густых бровей. Сначала все глядел на меня как зверь на добычу, потом резко встал и нагнулся надо мной. «Сейчас опять бить будет!» — с ужасом решил я.

Но он просто жестами показал мне, что надо расстегнуть мундир и спустить его с плеча. Потом осторожно, стараясь не причинять лишней боли, осмотрел рану и перевязал ее найденным у меня индивидуальным пакетом.

Я немного успокоился и стал думать о дальнейшем. Сразу меня пощадили, но так ли это хорошо, как кажется? В разведшколе нас предупреждали, что НКВД применяет на допросах изощренные пытки. А меня, конечно же, станут допрашивать!

Попробовать сбежать, пока вражеский солдат только один? Но у меня голова кружится от потери крови, и он легко догонит меня! Я обреченно вздохнул…

Рассказывает старшина Нестеренко:

— Тем временем я стал рассматривать отобранные у вражеского десантника вещи. Среди них была завернутая в непромокаемый пакет пачка фотографий.