Волкодав

– Как будет для тебя лучше, так и сделаем, госпожа.

Девушка заставила себя убрать руку и решила переменить разговор:

– А вот скажи, тебя можно вообще победить? Или что?

Волкодав улыбнулся. Совсем иначе, чем на поляне. Близнецы жадно слушали, держась позади. Когда-нибудь и они будут драться не хуже наставника.

– Ещё как можно, госпожа, – сказал Волкодав.

Он долго путешествовал вместе с Кан-Кендарат. Жрица Богини Милосердия и в мыслях не держала требовать платы с тех, кому помогала, но подаркам не было переводу. И всё бы путём, но жить нахлебником Волкодав отказывался. Он считал себя мужчиной, обязанным кормить и спутницу, и себя. Когда они где-нибудь останавливались, он из кожи лез, стараясь наняться хоть вышибалой в корчму. А даже в самом грязном придорожном саккаремском кабаке это можно было сделать не иначе, как только выкинув вон уже нанятого молодца. Ох и приползал же он чуть не на четвереньках к Матери Кендарат. «Как это он меня? Объясни…»

– И этот… Итерскел… он тоже мог? – заново содрогаясь, спросила кнесинка Елень.

– Нет, госпожа. Этот не мог.

– Я сейчас был у своих и по дороге слушал, о чём говорят люди, – вмешался Дунгорм, шагавший у бортика повозки. – Половина войска клянётся, что разделалась бы с тем юношей так же легко. Разве что, мол, не мотали бы его взад-вперёд, а уложили сразу.

– Ха! – по-кошачьи фыркнула со своего сиденья бабка Хайгал, правившая конём. – Как говорит мой народ, когда орёл уже унёс козлёнка, всякий скажет тебе, что мог его подстрелить.

Дунгорм с интересом поднял на неё глаза, что-то соображая.

Волкодав промолчал, и кнесинка воспользовалась его молчанием, чтобы снова тронуть телохранителя за руку:

– Это так? Что скажешь?

Волкодав покачал головой и ответил без особой охоты, но честно:

– За велиморцев не поручусь, но в твоём войске, государыня, он изуродовал бы почти любого. Кроме пяти-шести дружинных и твоего родственника, Лучезара Лугинича. Он был настолько же сильнее меня, насколько я сам – сильней женщины.

– Но-но, не очень там, – раздался из повозки недовольный голос Эртан. – Женщины есть всякие, венн! Погоди, встану на ноги, сам убедишься.

Он хмыкнул в ответ:

– Раздумала помирать…

– Ты же руку ему сломал, – напомнила кнесинка.

Волкодав пожал плечами.

– Сломал. Я стоял за доброе дело, госпожа.

Кнесинка помолчала некоторое время, потом заметила:

– Боги редко помогают тому, кто сам ничего не умеет.

Нянька снова встряла в беседу:

– Бывает, Они направляют умельца на выручку неумехам.

Спасённая знахарка спала в уголке повозки, между ранеными, свернувшись комочком и чуть не с головой укрывшись овчиной. Когда кончился Божий Суд и Волкодав подошёл вывести её из круга, она не смогла подняться с колен – венн унёс её на руках. Она что-то быстро и бессвязно говорила по-вельхски и по-саккаремски, целовала руки кнесинке и Илладу, пыталась целовать Волкодаву. Когда её накормили, дали одеяло и велели забираться в повозку, она скрючилась в уголке и немедленно уснула. Глухим сном доведённой до края души. Мальчишка изо всех сил старался быть взрослым. Он шёл у колеса, посматривая на лошадей. Когда он протянул руку к морде Серка, жеребец сразу признал в нём уверенного лошадника и головы не отдёрнул. Паренёк потёрся щекой о тёплую щёку коня – повадка всадника из Вечной Степи – и впервые за целый день улыбнулся.

– Позволь спросить тебя, добрая прислужница, – обратился Дунгорм к старой Хайгал. – Когда государь Глузд Несмеянович только-только распростился с моим господином и покидал пределы Ограждающих гор – у вас в Галираде их называют Замковыми, – из потаённой долины вышел поклониться государю некий народ. Там были мужчины и женщины, и женщины одевались в точности как ты. Не состоишь ли ты, часом, в родстве с этими горцами?

– Ха! – вновь воскликнула нянька, на сей раз самодовольно. А кнесинка пошарила рукой на груди и вытащила наружу плоский кожаный мешочек на потрёпанном ремешке. – Это и был мой народ, знатный посланник, – продолжала старуха. – Я родилась там, в благословенных горах, за Препоной. Только орлы и симураны вьют там свои гнёзда. И мы, ичендары!

Волкодав не первый день жил на свете и знал, что всякий кулик склонен прославлять родное болото. Но как можно хвалить горы, этого он искренне не понимал. Не далее как завтра должны были проглянуть в небесах заснеженные вершины, которые его племя называло Железными. Никакой радости венну это не внушало.