Редвальд одним из первых вскарабкался на стену, удачно забросив "кошку" и вовремя перерубив руку, уже занесшую меч, чтобы рассечь веревку. Взметнувшись на стену, словно лесная рысь, он одним ударом снес голову франку, схватившемуся за обрубок руки и, оскалив зубы, ринулся в гущу битвы, с каждым ударом снося кому-то голову или выпуская кишки. Как молния сверкал окровавленный меч с лезвием усеянным рунами и со змеем с волчьей головой, кусающим собственный хвост на перекрестье рукояти. Меч этот, закаленный в крови водяного дракона, обладал невероятной крепостью - и не один воин франков не верящим взглядом смотрел на собственный клинок, разлетевшийся на куски от удара. Впрочем, удивлялся он недолго - следующим ударом Редвальд сносил врагу голову или разрубал его одним ударом от плеча до поясницы. Рядом с ним, столь же свирепо дрались и воины из его собственной саксонской дружины, воспитанники братства "ножевиков". При виде того, как отчаянно сражается их король, из их уст то и дело рвался торжествующий вопль.
-За Редвальда! За Тюрингию! Слава Империи! Слава императору!
-Один и Ругивит! - взревел Редвальд, перекрывая общий вопль, - отправьте этих собак в Хель! Больше крови нашим богам!
Неожиданно ряды оборонявшихся смешались и перед Редвальдом вынырнул немолодой уже воин, в покореженной кольчуге и сбитом набок шлеме. Голубые глаза горели, как у безумца, руки сжимали огромную секиру.
- Пусть Сатана заберет тебя в ад, проклятый язычник, - прокричал он, - клянусь Господом нашим, даже если Кельн падет, я Пипин, граф Бонненбургский, не дам тебе восторжествовать проклятое отродье!
Он кричал все это, одновременно обрушивая удар за ударом на Редвальда и взмах его секиры оказался столь силен, что на миг Редвальд был вынужден отскочить для лучшего замаха. Его нога скользнула на окровавленном камне и король тюрингов, опасно закачался, чуть не потеряв равновесие и стараясь не выронить меч. Пипин, с безумной улыбкой кинулся на него, занося секиру, но вдруг замер, покачнувшись. Изо рта его выплеснулась кровь, секира выпала из рук, а следом и сам граф рухнул со стены. Редвальд поднял голову и увидел Амальгара, опускавшего лук, из которого он выпустил стрелу. До сих пор Редвальд не видел молодого франка на поле боя, однако сейчас было явно не время о том вспоминать.
-Я твой должник, - он хлопнул франка по плечу, - и будь уверен, что наверстаю свой долг - когда отдам этот город в твои руки. Идем делать тебя королем!
Он оглянулся по сторонам - стена уже полностью находилась в руках тюрингов и все больше воинов устремлялись за отступавшими франками, отчаянно рубясь прямо на улицах Кёльна. Редвальд усмехнулся и, сделав Амальгару знак следовать за ним, словно в воду нырнул в кипящую под стенами битву.
- Заступница Кельна, защитница города, снизойди до нас всех! Не дай умереть тому, кто хранит саму душу нашего города!
Архиепископ Виллехад уже слышал, как за стенами церкви раздаются вопли язычников, выкрикивающие славления своим кровожадным богам, видел отблески пожарищ и понимал, что Кёльн обречен. Что ждало его самого, гадать не приходится - все восточные области королевства уже полнили жуткие слухи о том, как жестоко обращаются язычники с попавшими к ним в руки священниками. Оставалось надеяться лишь на чудо - и епископ, отринув все тексты из Библии, уже своими словами обращался к неподвижному каменному барельефу.
-Ты душа Кельна, его надежда и опора, без тебя он не имеет смысла и тобой же только он живет. Ты, умершая до срока, не сделала еще всего, что предназначила тебе судьба - так сверши же это сейчас! Хранительница, заступница, императрица - встань из пепла веков и огради град свой!
Он поднял взгляд на барельеф - и замер пораженный.
Изваяние мерцало зловещим алым светом, озарявшим темное помещение куда сильнее, чем жалкий огарок свечи, почти погасший. Сияние становилось все ярче - и в этом свете было видно, как на стенах вдруг проступают капли, а потом и потеки темной жидкости, скоплявшейся лужицами у ног епископа. Робко он коснулся пальцем тех струй и тут же отдернул, когда пальцы окрасились красным. Но не успел Виллехад испугаться, как от барельефа отделилась фигура молодой женщины невероятной красоты. Скорбное лицо обратило свой взор на епископа и тот задрожал одновременно от благоговения и страха, увидев меч и стрелы, пронзившие женское тело, кровоточившее во множестве мест. Женщина, не издав не звука, отстранилась - и Виллехад увидел, как за ее спиной дрогнула, словно расплываясь стена, как открывается проход, ведущий куда-то в темноту. Слезы потоком хлынули из глаз епископа, когда он понял, что все это значит.
-Чудо, - дрожащим голосом сказал он, - мне, недостойному явилось чудо.