Волгины

Председатель о чем-то весело рассказывал всю дорогу, но Таня не слушала его.

У калитки председательского дома Юрий передал лыжи Тамаре, задержал Таню, не выпуская ее руки.

— Одну минутку… — тихо и настойчиво проговорил он. — Одно слово… Только одно слово.

Юрий подождал, пока председатель и Тамара скроются за калиткой, глубоко вздохнул, словно перед тем, как нырнуть.

— Вы можете рассердиться, прогнать меня, но… я шел сюда затем, чтобы сказать вам это слово… — глухим голосом заговорил он.

— Какое? — чуть — слышно спросила Таня.

— Я люблю вас, — тихо и раздельно произнес Юрий. — Вот и все, что я хотел сказать.

Приблизив к нему озаренное лунным светом, неузнаваемо похорошевшее лицо, Таня спросила строго:

— Это правда, Юра?

— Правда, — как-то слишком просто ответил Юрий и протянул к ней руки, но она отстранила их.

Он робко глядел на нее, а она уставила неподвижный взгляд куда-то в сверкающую лунным блеском высь, молчала. Луна поднялась еще выше: она стала совсем белой, как серебро, и снежное займище, отполированная поверхность закованной в лед реки отсвечивали под ее лучами, как слегка замутненное зеркало.

— Пройдемся немного по улице. Просто стыдно спать в такую ночь, — неуверенно предложил Юрий.

Таня больше не противилась, забыв об усталости, обо всем на свете.

Они медленно пошли вдоль светлой, как днем, улицы, между безмолвных станичных хат, к белеющей на пригорке старой церкви. Снег громко скрипел под ногами.

— Вам холодно? — спросил Юрий и, взяв ее руки в шерстяных детских варежках, стал отогревать их своим дыханием.

Таня не отнимала их, шла молча.

Вдруг она остановилась.

— Юра, вы представляете себе, как серьезно, и важно то, что вы сказали?..

Юрий робко вздохнул.

— Да, представляю… И понимаю. Я скажу больше. Я хочу, чтобы вы были моей женой, моим другом навеки…

Юрий говорил теперь спокойно, деловито, и это спокойствие почему-то пугало Таню.

Она отняла свои руки, пошла быстрее.

Юрий догнал ее, обнял.

— Ведь я серьезно, Таня… Милая. Клянусь тебе…

— Серьезно? — Она приблизила к нему свое странно суровое лицо. — И вы всегда будете любить меня?

— Всегда, — твердо ответил Юрий.

— И так же сильно?

— Да… Так же сильно…

Юрий встревоженно смотрел на нее, изумленный необычной интонацией ее голоса. А Таня, все более разгорячаясь и сверкая глазами, продолжала:

— Я хочу сказать, что любовь должна быть таким сильным чувством, ради которого не страшно пойти на самую лютую смерть. Вот как Джордано Бруно ради науки, когда его сжигали на костре… Вы понимаете?

— Понимаю, — ответил спокойно Юрий. — Я постараюсь так любить тебя, Таня. Но, кажется, такой любви в жизни не бывает.

— Почему не бывает? Она должна быть, — со страстной убежденностью вскрикнула Таня. — Разве в наше время люди недостойны такой любви?

— Вполне достойны, — нерешительно согласился Юрий.

Слова Тани смутили его своей силой, и на лице его отражалось тщетное желание понять всю глубину ее требований к нему. Он попрежнему недоуменно смотрел на девушку. Сплетя руки, они медленно побрели к дому председателя.

— Значит, я могу надеяться? — так же спокойно и деловито спросил Юрий. — Я, конечно, не настаиваю, чтобы мы сейчас же поженились. Тебе нужно закончить институт, хотя это не помешает. Но если ты не захочешь, я буду ждать до конца курса. Итак, я завтра же скажу твоим родным. Хорошо?

Таня отстранилась, сказала строго:

— Я хочу подумать. Ведь все это произошло так неожиданно. Я хочу, чтобы все это было после окончания курса…

Юрий молча дул на ее пальцы, изредка целуя их.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, как вдруг в десяти шагах от них возникла фигура Петра Ефимовича. Они не успели нырнуть в калитку, стояли растерянные, онемевшие от неожиданности.

Петр Ефимович, сутулясь, подошел к Тане, долго, пристально всматривался в ее лицо.

— Вот ты какая егоза, — сказал он с изумлением, но спокойно. — Ну, хорошо! Лыж у тебя завтра не отберу, но в следующий раз постараюсь включить тебя в лыжный пробег по пересеченной местности на пятьдесят километров. Тогда, надеюсь, ты устанешь. А сейчас — спать. Живо!

10

На другой день после возвращения с лыжного пробега Таня вернулась домой из института поздно вечером. До угла улицы ее провожал Юрий.

Сняв в прихожей обсыпанную снежной пылью шубку, она, бодро стуча каблуками, вошла в горницу.

Прохор Матвеевич и Александра Михайловна сидели за полом и пили чай. Таня бросила на диван набитый книгами портфель, подошла к небольшому зеркалу, поправила задорно поднявшиеся надо лбом волосы. Она увидела свои блестящие глаза, яркий румянец и испугалась.

Ей казалось, что уже все знают о ее объяснении с Юрием. Она боялась взглянуть на отца и мать и, стараясь дышать ровнее, делала вид, что занята своими волосами.

«Неужели я так и скажу маме: „Юрий — мой жених“?»— в величайшем смятении думала Таня.

— Ты где так задержалась нынче? — спросила Александра Михайловна, наливая чай.

— Сегодня у нас была добавочная лекция, — солгала Таня и зарделась до самых ушей.

Чтобы не вызвать подозрений, она села к столу, придвинула к себе стакан.

Мать пристально посмотрела на нее.