Волгины

Алексей выпил и почувствовал небывалый голод. Он машинально съел нее, что было на столе.

— А теперь идите за мной, — сказала начальница госпиталя. Лицо ее оставалось строгим и деловито-спокойным, точно она продолжала выполнять какую-то особенно важную часть своих обязанностей.

Она привела Алексея в отдельную палату, показала на постель.

— Ложитесь. Это тоже неплохо действует в таких случаях, — сказала она и ушла, как будто торопясь оградить себя от возражений.

Алексей нерешительно постоял, потом быстро разделся, лег и проспал до следующего утра. Но едва он открыл глаза, как разящая ясность всего пережитого, весь ужас утраты любимого человека охватили его душу с прежней силой.

И опять он пошел в лес и долго сидел у могилы, и горячее солнце пекло его открытую голову, и так же молчаливо и неподвижно стояли вокруг клены и липы, пахло гречишной медовой цветенью, а со стороны города доносилась пальба зениток, и в грустный благодатный аромат леса врывался противно-удушливый запах гари.

Мысль, что он должен оставить дорогую могилу, была теперь особенно мучительной. Он уходил и снова возвращался к холмику. Земля на нем уже просохла и источала терпкий запах, похожий на запах черствого, заплесневелого хлеба. За ночь здесь выросло еще две могилы, в которых рано утром закопали двух умерших в госпитале бойцов.

Было три часа, когда Алексей в последний раз дотронулся до могилы и, не оборачиваясь, прошел к госпиталю. Коля, отоспавшийся и отдохнувший, встретил его сочувствующим взглядом. Он молчал, как бы боясь сказать Алексею неосторожное слово.

— Поедем в город, — глухо приказал Алексей.

С небывалой поспешностью Коля влез в кабину, завел мотор.

Уже знакомая по другим городам сутолока эвакуации меняла облик белорусской столицы. Огромный город собирался и дальний поход. На вокзале так же, как и в Барановичах, все было окутано едким зеленоватым дымом, многие дома зияли обрушенными стенами. Прекрасное здание Дома советов пылало. Город походил на боевой лагерь.

Алексей зашел на телеграф, чтобы сообщить домой, отцу и матери, о гибели жены и исчезновении сына, но раздумал. Оставив «газик» и Колю в одном из дворов, недалеко от почты, бесцельно зашагал по улице. Он все еще не мот решить, ехать ли в Москву для получения нового назначения.

Работа где-нибудь в тылу представлялась ему теперь недостаточной для того, чтобы погасить бушевавший в сердце огонь.

«Но что же делать? Что делать?» — в сотый раз спрашивал себя Алексей, идя мимо нескончаемых потоков машин и орудий, мимо шагающих к вокзалу колонн мобилизованных. На улицах мало уже что говорило о недавнем мирном течении жизни белорусской столицы. Вот блеснула на солнце широкая, чудом уцелевшая витрина, за толстым зеркальным стеклом ее вспыхнул всеми цветами набор детских игрушек; а рядом помещался ресторан с пустыми столиками, и чуть дальше, посреди улицы, шла группа девушек в новых армейских костюмах; они несли, поддерживая руками, белый, похожий на разбухший шелковичный кокон аэростат воздушного заграждения.

Вдруг из широких ворот, мимо которых проходил Алексей, послышалась резкая команда, слаженный топот многих ног. Четко отбивая шаг, прошла небольшая колонна одетых в штатское людей с сумками за плечами. Алексей невольно остановился, взглянул на здание. Это был районный военкомат.

Алексея потянуло вслед за людьми, он вошел во двор и сразу попал в людской водоворот. Его затерла пестрая шумная толпа «запасных». Тут были бородатые, пропеченные солнцем лица колхозников и бледные, без румянца, лица горожан. Люди разных возрастов в самых различных будничных костюмах, большей частью таких, в которых ходили на работу, с узелками, котомками, котелками и чайниками заполняли просторный двор, сидели группами в тени деревьев, у высокого забора, возле недавно вырытых щелей. Толпа человек в сорок сгрудилась под навесом, откуда доносился бойкий голос, вызывающий мобилизованных по фамилиям.

Чувствуя неясное облегчение от рассеивающихся гнетущих мыслей, Алексей протиснулся через толпу. Бодрые лица окружали его.

— Эй, друг, у тебя огонька нету? — тронул кто-то Алексея за локоть.

Алексей обернулся, увидел скуластое лицо с толстым, растянутым в ухмылке ртом и светлой, как летняя степная даль, голубизной широко расставленных доверчивых глаз. Алексей порылся в карманах, дал спички.

— Вас еще не вызывали? — уловив в облике Алексея какие-то черты, отличающие его от других, вдруг сразу изменил обращение парень. — Вы на какую букву — на «Б» или на «В»?

— Я на «В», — машинально ответил Алексей и подумал: «Зачем что я? Что со мной?»

— Ну, сейчас вызывать будут. Теперь уже скоро, — как бы желая подбодрить Алексея, проговорил паренек. — Да и надоело сидеть. Скорей бы эшелон.

— А куда же вы поедете? — спросил Алексей.

Парень недоуменно взглянул на него.

— То есть, как куда? Конечно, сначала на формировку, а потом на фронт. Ведь мы же запасные. Нас тут четверо из одного колхоза — и все пулеметчики. А вы разве другой какой-нибудь?

Алексей почувствовал, что задал неуместный вопрос и поспешил загладить ошибку.